Проблема эстетического отношения

даже противоположным ему. Науке, стало быть, остаются некие «физические», «биологические» и «социальные» истины? Конечно, духовная жизнь человека – весьма специфическая область. Но ведь и «геологическая истина» вред ли соответствует «энтомологической», и где

основание думать, что они друг другу ближе, чем, скажем, истина

«психологическая» и «поэтическая»?

Нас хотят уверить, что искусство – средство познания «духовной

жизни» людей. Может ли познавать «духовную жизнь» наука? Прямого ответа на этот вопрос у М. Кагана нет, хотя выше мы видели, какие

выводы вытекают из противопоставления «поэтической» истины научной. Но на этот вопрос отвечают другие: «Есть сфера, где знание,

полученное с помощью искусства, не может заменить никакая наука, –

это внутренний мир человека, мир его мыслей и чувств, возникающий

из отношений людей»38. Такое ограничение познавательных возмож37

38

Коган М. Лекции по марксистско-ленинской эстетике. – Ч. 2. – Л., 1964. – С. 116-118.

Келле В., Ковальзон М. Общественное сознание и его формы. – С 47, И далее: «Кроме

162

ПРОБЛЕМА ЭСТЕТИЧЕСКОГО ОТНОШЕНИЯ

ностей науки при «гносеологическом» толковании сущности искусства

неизбежно. Но не слишком ли близко мы подходим к агностицизму,

ограничивая хотя бы в чем-нибудь сферу науки?

Однако каковы же причины такого ограничения, что именно мешает

науке успешно познавать духовный мир человека? Попытки ответить

на этот вопрос мы находим у И.Р. Хазина. Приведя высказывание Ленина о пути познания («от живого созерцания к абстрактному мышлению…») он спрашивает: «Но как подвергать «живому созерцанию»

внутренний духовный мир человека, то, что не является материальным

объектом, не обладает адекватно соответствующими его сущности материальными атрибутами?»39. Автор признает, что «наши переживания

могут проявляться в какихто жестах, звуках и иных материальных

движениях», но считает, что это бывает не всегда (Сеченов, между

прочим, думал иначе), а если и бывает, то внешние выражения неадекватны вызвавшим их чувствам» и что, «следовательно, они не могут

рассматриваться как материальные факторы адекватного выражения

внутренних процессов: объем предоставляемой ими информации

слишком скуден, часто носит неопределенный, а то и противоположный характер». По его мнению, «средством, способным объективировать все бесконечное многообразие внутреннего мира человека, является искусство. Оно воссоздает живое кипение страстей, сложную

борьбу выступающих в диалектическом единстве психических процессов, в которых находят внутреннее выражение внешние условия социального и биологического бытия человека»40.

Здесь мы имеем один из нечастных случаев, когда искусство фактически представляют именно как средство познания в смысле, приданном нами этому выражению выше, то есть как служебною часть, не

имеющую самостоятельного значения в познания. Действительно, по

мнению Хазина, без искусства невозможно «живое созерцание духовного мира человека». Ладно. Но само «живое созерцание» как часть

познавательного процесса, дальше совершаемого нами уже вне искусства, также совершается не в искусстве, а как бы «над искусством».

Таким образом, для познания духовного мира человека в формулу Ленина следовало бы добавить еще один член – ступень «материализации духа», предшествующую «живому созерцанию».

того, лишь средствами искусства можно познать эстетические качества действительности», т.е. существуют не только области, но и стороны действительности, недоступные

науке. И, наконец, знакомый мотив: «Познавательное значение может иметь только

правдивое искусство», а «неправдивое», стало быть, вроде бы все же оставаясь искусством, уже не есть «форма познания»?

39

Хазин И.Р. Об эстетически-коммуникационной функции языка // Эстетику – в жизнь. Уч.

зап. Уральского ГУ. Серия философская. – Вып. 1. – Сб. 2. – Свердловск, 1967. – С. 41.

40

Там же. – С. 42.

163

Л.А. ГРИФФЕН

Даже если согласиться с такой функцией искусства, нельзя не отметить наличия здесь логического противоречия: произведение искусства

– всегда материальное образование. И если оно адекватно «внутреннему

миру», то, стало быть, адекватное отражение последнего все же возможно «во внешних выражениях». Действительно, чтобы материализовать

этот «внутренний мир», художник должен же его как-то увидеть; не обладая ясновидением или иными телепатическими способностями, он не

может приобщиться к внутреннему миру другого, если этот последний

его как-то не обнаружит внешне; будучи же обнаруженным внешне, он

уже может стать и объектом научного анализа (как это и имеет место,

например, в психологии). Если же речь идет о внутреннем мире самого

художника, то материализуя его (адекватно) в произведении искусства,

художник совершает как раз то «адекватное выражение внутреннего

процесса», которое, по мнению автора, невозможно.

Да в конце концов любой достаточно сложный объект на первый

взгляд обнаруживает «неадекватность» внешних проявлений своей

сущности. Но как раз в том и состоит роль абстрактного мышления,