Проблема Пушкина. Лит. наследство. Том 16/18

Достоевским. Но из этого же следует, что в его творчестве нет ничего принципиально

нового по сравнению с раннебуржуазной литературой Запада. Во всемирно-историческом

масштабе Пушкин не этап.

Однако разрешая эту очень широкую и обобщенную задачу воссоздания для России того,

что было создано в старших странах, Пушкин относился с величайшей восприимчивостью к

каждому конкретному повороту современной ему русской истории. У нас многие думают,

что такая острая восприимчивость к злободневному — самодовлеющее качество. Если в

невинных на первый взгляд стихах Сумарокова оказываются зашифрованные намеки на

борьбу прусской и австрийской партии при дворе Елизаветы Петровны, наш литературовед

без колебаний засчитывает это в плюс Сумарокову. Это конечно грубейшее искажение

основного марксистского положения, что художник должен быть сыном своего времени.

Восприимчивость к злобе дня бывает разная.

Восприимчивость Пушкина к современной ему истории была глубоко субъективна.

Прежде всего он воспринимал ее с точки зрения своего индивидуального приспособления к

ней. Это верно и в грубо биографическом, и в идеологическом смысле. События

воспринимались Пушкиным прежде всего как так или иначе изменяющие его собственную

позицию и осмысливались им с этой точки зрения. Исторические теории Пушкина глубоко

субъективны и «актуальны»: они всегда призваны ответить на вопрос о месте Пушкина в

современном ему обществе. Черта эта опять характерна для дворянина, имеющего что

терять и ничего терять не желающего.

Так и «Медный всадник» есть лирическое выражение раздумий Пушкина над тем, что ему

сулит николаевская реальность. Это лирическая обработка собственной растерянности

перед узко конкретным и (как Пушкин не догадывался) относительно эфемерным стечением

обстоятельств. Для русского читателя это «стечение обстоятельств» — часть его

«исторической памяти» (или, менее образно, часть его «общего образования»); мы знаем,

перед чем Пушкин стоит в мучительной растерянности и о чем его раздумья. Не-русский

читатель этого не знает. Для него объединяющий смысл вынут из поэмы. Он видит только

ряд великолепных картин и весьма загадочно сформулированный конфликт между

фигурами, содержание которых ему неясно.

Совершенно другое дело почти одновременные произведения Гоголя. «Ревизор» или

«Мертвые души» не страдают от национальной ограниченности, потому что, изображая

русскую крепостную действительность с большей реалистической конкретностью, чем

Пушкин, Гоголь в то же время изображал ее гораздо более обобщенно, выбирая из нее то,

что было типично в широком историческом масштабе, давая одновременно и портрет

(«кривую рожу»), и обобщающий образ той крепостной действительности, в борьбе с

которой выросла русская революция. Такого обобщающего образа Пушкин никогда не мог,

да и не стремился дать. Гоголь дает обобщающее знание о крепостной России, Пушкин

предполагает его в своем читателе. Это и делает Пушкина национально ограниченным,

тогда как Гоголь этой ограниченности чужд.

Все это — осложняющие моменты в творчестве Пушкина. Главное не в этом. Главное в

том, что Пушкин создал для России то, что создано было для старших буржуазных наций их

классиками от Ренессанса до начала XIX в. В этом свете и должна итти главная линия

изучения Пушкина.

105

Три главные задачи стояли перед Пушкиным как перед поэтом раннебуржуазной русской

культуры, которой надо было догнать Запад: поднять поэзию до степени совершенного

искусства, располагающего достойным его оружием; дать субъективное выражение

буржуазной личности, стремящейся вырваться из феодальной тюрьмы и утвердить свое

право на личную жизнь как один из элементов буржуазной свободы; создать способы

объективного изображения конкретного — конкретной живой индивидуальности и

конкретной исторической действительности.

Говоря о Пушкине как об основоположнике русского реализма, не надо забывать, что

слово «реализм» имеет два различных смысла. Во-первых, это определенный литературный

стиль, возникший в борьбе с классицизмом и основанный на верном воспроизведении

конкретной действительности, в ее непосредственной видимости, независимо от более

глубокого понимания этой видимости. Совершенно другое дело реализм в энгельсовском

смысле, подразумевающем кроме «правдивости деталей» (признак реалистического стиля)

еще «верность передачи типичных характеров в типичных обстоятельствах», иначе сказать

— передачи действительного смысла изображений действительности, ибо типичность есть

прежде всего помещение явления в правильной исторической перспективе. Таким

реалистом в энгельсовском смысле был Гоголь. То, что у Гоголя было еще совершенно

наивно и бессознательно (вернее даже противосознательно), у следующего поколения

русских реалистов, воспитанного Белинским, сделалось сознательной установкой. Русский

реализм сознательно поставил себе задачу передачи типических характеров в типических

обстоятельствах. Нельзя сказать, чтобы Пушкин был вовсе чужд этой задачи. Но у него не

было цельного взгляда на русскую действительность — ни наивно-непосредственного, как у