Проблема сакрализации войны в византийском богословии и историографии

После Никеи ромеи и латиняне предпочли дистанцироваться друг от друга, византийские отряды двинулись по линии побережья, отвоевывая города Анатолии — Смирну, Эфес и др. Крестоносцы же устремились вглубь Малой Азии, где после победы над войсками сельджуков у Дорилеи почти не встретили сопротивления.

Успех Первого крестового похода привел к образованию на Ближнем Востоке католических государств, оказавшихся один на один с большим числом совершенно незнакомых проблем. Естественным их союзником, несмотря на взаимные обиды и разногласия, стала Византия. Поэтому в XII веке связи латинян с Константинополем стали укрепляться, равно как и Романия была заинтересована в союзе с ними против общих врагов.

Политику Алексия Комнина, воспользовавшегося ослаблением сельджуков для отвоевания большей части Малой Азии, продолжил его сын Иоанн. Он смог поставить под контроль правителей Киликии, получив выход к Сирии и прямой доступ к Антиохии. Попытка подчинить этот город, заставив Раймонда признать договор 1097 года, не удалась[334], поэтому ему пришлось довольствоваться заключенным чуть ранее союзным договором[335].

Европейские рыцари сопровождали его в походах, так, Иоанн Киннам сообщает об участии итальянских рыцарей в качестве союзных войск в балканских войнах[336]. При этом они пользовались большим уважением, что вполне соответствовало их ожиданиям. Об этом, например, свидетельствует эпизод, случившийся во время осады Неокесарии: «Однажды, перед наступлением сражения с персами, царь, увидев, что у знаменитого итальянского всадника нет лошади, приказал стоявшему подле него племяннику Иоанну сойти с арабского коня, на котором он сидел, и отдать его итальянцу, зная, что у племянника нет недостатка в лошадях»[337].

Не чужды были императору и личная храбрость, так же соответствовавшая рыцарской модели поведения. Для ромеев начала XII века это было совершенно необычно, о чем свидетельствует рассказ Иоанна Киннама. Историк сообщает, что во время боя император собирался принять личное участие в бою и «хотел сойти с коня и пешком в рядах своих воинов вступить в бой. Но когда римляне не одобрили его намерения, — он приказал окружавшим его бердышникам (это были британцы, издавна служившие римским царям) подойти и рубить бердышами скифские телеги»[338].

Очевидно, что в это время отношения между ромеями и крестоносцами заметно теплеют, они начинают лучше понимать друг друга. Тем не менее считать такие поступки следствием западного влияния было бы преждевременно. Иоанн II Комнин воплощал, прежде всего, византийский идеал императора-полководца, в духе Никифора II Фоки и Иоанна Цимисхия.

В этом же направлении вел политику и следующий правитель ромеев, император Мануил Комнин. Именно его правление стало периодом максимального сближения Запада и Византии как партнеров в совместном противостоянии мусульманскому миру. Уже в первые годы он смог укрепить влияние среди крестоносцев настолько, что Раймунд Антиохийский и Рене Шатильонский были вынуждены признать себя вассалами Империи. Обе его жены были латинянки, причем о них обеих Никита Хониат высказывается весьма положительно[339].

Стычки и конфликты не могли нарушить тогда взаимного интереса ромеев и латинян и ощущения себя внутри единой христианской ойкумены. Так, Никита Хониат, пространно описывая обстоятельства Второго крестового похода, пытается дать ему справедливую оценку. Историк понимает естественное беспокойство Мануила о продвижении большой армии по своей территории, но порицает его действия по учинению крестоносцам всевозможных препятствий[340].

Даже пережив ужас 1204 года, Хониат не проводил глубокого разделения между восточными и западными христианами. Более того, шок от штурма и разграбления Константинополя тем и усиливался, что удар был нанесен хотя и часто заблуждающимися, но все же братьями по вере: «Все они оказались полнейшими лицемерами: вместо отмщения за гроб Господень явно неистовствовали против Христа… Не так в подобном случае поступили потомки Измаила: овладев Сионом, они оказали их соплеменникам самую человеколюбивую снисходительность и благосклонность. Они не разжигали своих взоров на женщин латинянок, не обращали гробницы Христовой в кладбище падали… а христолюбивое и единоверное нам воинство поступило с нами так, как мы рассказали в немногих словах, не имея намерения порицать за обиду!»[341]

Кроме того, многих византийцев задевало надменное поведение Конрада III, который дерзал ставить себя на равных с василевсом[342]. После того как стороны обменялись весьма высокомерными жестами, после чего Конрад в раздражении написал императору письмо, адресованное «дорогому брату Мануилу Комнину, знаменитому и славному королю греческому».

Не считая этих моментов, в «Истории» Никиты Хониата латиняне предстают уже вполне достойными союзниками, пользующимися заслуженным уважением императоров, а иногда и служащими им[343].