Проблема сакрализации войны в византийском богословии и историографии

Понимая важность Церкви для народа и будучи сам достаточно религиозным человеком, Алексий поддерживал монастыри и церкви. Однако при этом он достаточно энергично искоренял попытки клира, а особенно епископата, вести независимую политику. Особенно это коснулось патриарха. В частности, ему не разрешалось вершить суд и вмешиваться в экономическую жизнь императорских монастырей, среди которых центральное положение занимал Афон, чья самостоятельность подтверждалась рядом хрисовулов.

Также была крайне неоднозначной политика Константинополя в отношении региональных духовных центров. Особенно напряженно дело обстояло в Болгарии, где архиепископ Феофилакт, грек по происхождению и культурным пристрастиям, решительно протестовал против притеснений властей, о чем свидетельствует его многочисленная переписка.

На фоне слабости центральной власти в середине XI века эти действия, разумеется, выглядят довольно жестким насилием. Однако они вполне соответствуют логике церковно-государственных отношений более ранних эпох. Если же их сравнить с действиями императоров-иконоборцев, то они выглядят достаточно мягкими.

Следует подчеркнуть: в уставшем от анархии и чехарды в управлении страной обществе политика Алексея Комнина встретила достаточно сторонников. Поддержали его даже некоторые клирики, вроде Евстафия Солунского, видевшие в них необходимые меры для наведения порядка.

Кроме того, своего рода «красную черту» император не преступал — он не пытался навязать Церкви свои богословские предпочтения (возможно, за неимением таковых), а также не считал себя выше канонических правил нравственности. Даже вмешательство Мануила в решения собора 1180 года, по известному определению «О боге Мухаммада», все-таки не несут той степени остроты, которая была проявлена в эпоху иконоборческих гонений.

Все это позволяет утверждать, что основную суть иконоборческой модели — представление о верховенстве василевса над Церковью, — Комнины не поддерживали. Утилитарность их взгляда на клир больше соответствовала Юстиниановской модели строгого разделения полномочий духовенства и светской власти, нежели иконоборческому стремлению представить императора духовным лидером империи.

Разумеется, концепт священной войны мог бы способствовать повышению престижа правителей, однако проводимые Комнинами реформы (в том числе в церковных делах) не были столь радикальны, чтобы нуждаться в дополнительном подтверждении военными победами.

Завершая эту главу, следует еще раз сформулировать основной ее вывод: в эпоху Комнинов Византия, несмотря на многочисленные примеры западного влияния, так и не восприняла католическую концепцию священной войны. Те элементы сакрализации военных действий, которые все же могут быть найдены в литературе этой эпохи, отражали лишь частные мысли их авторов, но не позицию широких слоев общества. Если же сравнивать их с предшествующей эпохой македонской династии, то очевидно то, что они стали проявляться реже и менее ярко.

Несмотря на значительные успехи Комниных, Византия так и не вернула высоту прежнего положения в европейской и ближневосточной политике. Во многом ей помогали выживать лишь накопленный веками авторитет и раздоры среди ее врагов. Такая ситуация не могла продолжаться долго.

Любая ошибка грозила стать смертельной, что в конечном итоге и произошло. Поражение при Мириокефалах, экономический и политический кризис последней четверти XII века сокрушили то, что удалось создать великими Комниными, вполне закономерно завершившиеся падением Константинополя в 1204 году.

Глава 2.7. Последние века

Общий упадок Византийской империи в XIV-XV веках проявился практически во всех сферах жизни последних ромеев. Тем более удивителен тот всплеск интеллектуальной и культурной жизни, окрасивший закат некогда великой державы.

В этом разделе будет рассмотрена проблема сакрализации войны в последние два века истории Византии. Возвращение Константинополя в 1261 году стало едва ли не последним «правильным» триумфом Романии. Как и полагалось по давнему церемониалу, Михаил Палеолог вступил в распахнувший ему ворота город, неся перед собой икону Богородицы.

Однако дальнейшие события показали, что былая мощь империи пошла на убыль, даже присоединение отдаленных регионов, ранее входивших в состав страны, вроде Эпира и Трапезунда, стало непосильной задачей. Все это делало само существование православного государя в Константинополе достаточно шатким. Поэтому практически все военные действия эпохи Палеологов можно охарактеризовать как оборонительные (отводя, разумеется, в сторону гражданскую войну 1341—1347 годов).

Как уже говорилось ранее, вопрос идеологического обоснования оборонительных войн намного проще, нежели войн наступательных. Поэтому и размышлений о правомочности их ведения в эпоху Палеологов было заметно меньше, чем ранее. Однако государственная идеология продолжала развиваться, и некоторые мысли, важные для понимания отношения ромеев этого времени к войне, заслуживают внимательного рассмотрения.