Проблески золотого детства

Хорошо. Сегодня времени не хватит, поэтому оставим Пагал Бабу на другой раз. Но одно я могу потом забыть: это о мальчике, Хари, который умер… Никто не знает, умер ли он или убежал из дома, потому что его тело не нашли. По я уверен, что он умер, потому что я плыл вместе с ним, и неожиданно, в какой-то момент, посередине реки, я увидел, как он исчезает. Я закричал: «Хари! В чем дело?» по никто не ответил.

Для меня, Индия сама мертва, я не думаю, что Индия — это живая часть человечества. Это мертвая земля, мертвая на протяжении стольких веков, что даже мертвые забыли, что они умерли. Они умерли так давно, кто-то должен напомнить им. Вот, что я пытаюсь сделать, но это очень неблагодарное занятие, напоминать кому-нибудь, говоря: «Сэр, вы мертвы. Не верьте, что вы живы».

Вот, чем я постоянно занимаюсь на протяжении этих двадцати пяти лет, день за днем. Больно, что страна, которая дала рождение Будде, Махавире и Нагарджуне, мертва.

Бедный Девагит — чтобы скрыть смешок ему приходится кашлять. Иногда я удивляюсь, кто делает записи. Кашель это хорошо, хихиканье тоже прощается, но как же заметки? Я обманывал учителей, притворяясь, что я быстро пишу заметки. И я обычно смеялся, когда они верили. Но меня обмануть невозможно, и это хорошо. Я слежу за вами, даже хотя вы думаете, что мои глаза закрыты. Да, они закрыты, но достаточно открыты, чтобы видеть, что вы пишите.

Это прекрасно…

БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Итак, я просто снова слушал, не Харипрасада Чаурасию, а другого флейтиста. В Индии у флейты два измерения: одно южное, другое северное. Харипрасад Чаурасия был северным флейтистом; я слушал полярную противоположность, южную.

Этот человек тоже был представлен мне Пагалом Бабой. Когда он представил меня, то сказал музыканту: «Вы можете не понять, почему я представляю вас этому мальчику; по крайней мере, сейчас вы не поймете, но возможно однажды, вы сможете понять».

Этот человек играет на такой же флейте, но совершенно по-иному. Южная флейта намного более проникновенна. Она входит и остается где-то в самом мозгу. Северная флейта прекрасна, но немного ровна - ровна, как северная Индия.

Человек посмотрел на меня, удивленный. Он мгновение думал, потом сказал: «Баба, если вы представляете меня ему, в этом что-то должно быть. Я не могу понять; это моя посредственность, и я бесконечно благодарен, что вы так любите меня, что вы не только представляете меня настоящему, но и будущему».

Я слушал его только несколько минут, потому что мы никогда не были связаны напрямую это происходило через Пагал Бабу. Флейтист посещал его. Если я случайно окалывался там, тогда, конечно, он здоровался со мной. Баба всегда смеялся и говорил: «Прикоснись к его ногам, ты, глупец! Просто «здравствуй» не подходит для этого мальчика».

Он делал это неохотно, и я видел его нежелание, поэтому я не упоминаю его имени. Он до сих пор жив и может обидеться, потому что он прикасался к моим ногам не из-за любви ко мне, а потому что Пагал Баба приказывал ему. Ему приходилось прикасаться к моим ногам.

Я смеялся и говорил: «Пагал Баба, я могу ударить этого человека?»

Он говорил: «Конечно».

И, вы можете себе представить, когда он прикасался к моим ногам, я ударил его по лицу!

Это напоминает мне письмо, которое мне написал Девагит. Я знал, что он будет плакать и причитать. Я знал. Как я это узнал до того, как он мне написал? Даже если бы он мне не написал, я бы это знал. Я знаю своих людей- Я знаю тех, кто любит меня, говорят ли они об этом или нет. И что действительно тронуло меня, были слова: «Вы можете бить меня столько, сколько хотите, это не причиняет боли; больно то, что когда я не хихикаю, вы говорите: «Девагит, не пытайся обмануть меня…» Это причиняет боль. Воль причиняет явная несправедливость». Это слово, которое он употребил. Гудия. я думаю, что он сказал именно эти - «явная несправедливость». Я прав, Гудия?

«Да, Ошо».

Хорошо, потому что это письмо читала мне Гудия.

Я ничего не читал на протяжении нескольких лет, потому что врачи сказали, что для чтения мне нужно носить очки, а я ненавижу очки. Я не могу представить себя в очках. Я бы лучше закрыл глаза. Я не хочу создавать никакой преграды, даже прозрачных очков, между мной и тем, что окружает меня. Поэтому мне приходится зависеть от того, чтобы кто-нибудь читал мне.

Слова «очевидная несправедливость» точно показывают его сердце. Он знает, что это только очевидно, но конечно, выглядит несправедливым, когда вы не хихикаете, а я неожиданно говорю: «Девагит, не хихикай!» Естественно, он обижается, а бедный Девагит просто делал заметки.