Проблески золотого детства

Это должно быть «явно несправедливо». Но ты употребил слово «явно», этого достаточно, чтобы принести мне удовлетворение, хотя это причиняет боль, ты понимаешь мою любовь. Позволь мне снова и снова повторить, чтобы ты не забыл: «Я буду делать это вновь и вновь!»

Ты действительно был испуган, потому что ты написал постскриптум и пост постскриптум, говоря: «Я никогда не мог представить всего: что буду так близок к вам или что мне будет доверена такая работа. Мне нравится писать заметки». И пост постскриптум: «Пожалуйста, никогда не прекращайте эту работу».

Он испугался, что я могу остановиться, думая, что это причиняет ему боль. Это также причиняет боль и Яшу, хотя она не написала письмо - пока. Но однажды она его напишет, я предсказываю, может быть, завтра.

Я просто продолжаю бить по той и по этой стороне. Из-за того, что вы оба оказываетесь с одной стороны, естественно, вы получаете большую часть из этих ударов. Это всегда было моим приемом: те, кто были ко мне ближе всех, всегда получали больше ударов. По они также выросли, с каждым получаемым ударом они становились более завершенными. Или они убегали, или они поглощали это. Сделайте или умрите. Если вы сделаете

— это то, что я имею в виду под завершенностью или кристаллизацией только тогда вы будете жить. Или еще - помните собачью смерть человек умирает; человек умирает каждое мгновение.

Снова о Пагал Бабе… это то, что я называю движением по кругу. Он представил меня не только этим флейтистам, но также и многим другим музыкантам. Он был музыкантом музыкантов. Обычно, люди не имели представления, только великие музыканты знали, что он мог играть на чем угодно. Я видел, как он играл на всем, что можно просто на камне, им он начинал стучать по своей камандале. Камандала — это горшок, в котором индусские саньясины держат воду и пищу. Он выстукивал на камандале всем, чем угодно, но у него было такое чувство музыки, что даже камандала превращалась в ситару.

На рынке он покупал флейту, которая делалась только для детей — вы могли купить дюжину таких флейт всего за одну рупию — и начинал играть. Из этой флейты вылетали такие звуки, что даже музыкант смотрел на это с широко открытыми глазами, шокированный, думая: «Это возможно?»

Мне придется сказать вам имя южного флейтиста, о котором я упомянул в начале; иначе это останется в моей груди, а я хочу освободить себя, пока не ушел, так, чтобы я ушел таким же, как и пришел — без ничего, даже без воспоминания. В этом вся цель этих мемуаров. Имя флейтиста было Сачдева, один из самых известных южно-индийских флейтистов. Я упомянул о трех флейтистах, все они были представлены мне Пагал Бабой. Один человек, Харипрасад Чаурасия, был из северной Индии, где играют совершенно другую музыку на флейте; другой был из Бенгалии, Панналал Гхош — он также играл на другой флейте, очень мужской, очень громкой и переполняющей. Флейта Сачдевы была почти беззвучной, женственной, совершенно противоположной флейте Панналала Гхоша. Мне хорошо оттого, что я упомянул его имя — теперь это его дело.

Девагит говорит в своем письме: «Ошо, я доверяю тебе…» Я знаю, в этом нет сомнения — иначе, зачем мне так сильно бить тебя? И помни, если я доверяю кому-нибудь, я никогда не перестаю делать это. Не имеет значения, что делает мне этот человек — мое доверие остается, что бы он ни делал.

Доверие всегда безусловно. Я знаю вашу любовь, и я верю всем вам; иначе эта работа не была бы вам дана, Но помните, что это не означает, что я в чем-нибудь изменюсь. С письмом или без письма, с постскриптумом или без пост постскриптума; я останусь прежним. Иногда я неожиданно скажу: «Девагит, почему ты хихикаешь?» Сейчас ты хихикаешь, а я не ударяю тебя. Иногда я заставлю тебя плакать. В этом моя работа.

Ты знаешь свою работу, я знаю свою работу а она намного труднее Это не только сверление, это сверление бел анестезии, даже без обезболивающего. Это не только сверление зубов, это сверление самого вашего существа. Это больно, действительно больно. Простите меня, но никогда не просите меня изменить мои приемы. А в своем письме ты и не просил сделать это. Я просто говорю это на будущее.

Яшу, завтра я жду твоего письма. Посмотрим, что произойдет. Тогда Девагит действительно похихикает!

БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Всю ночь ветер продолжал дуть в деревьях. Звук был так прекрасен, что я сыграл музыку Панналала Гхоша, одного из флейтистов, которого представил мне Пагал Баба. Только что я тоже играл его музыку, но он играет по-своему. Его представление очень длинное, поэтому до того, как Гудия позвала меня, это было только вступление; я имею в виду, что он еще не начал играть на своей флейте. Цитра и табла готовили ему почву, чтобы он начал играть на своей флейте. Прошлым вечером я снова слушал его музыку, возможно, после двух лет.

О Пагал Бабе можно говорить только косвенно, это было качество этого человека. Он всегда был в скобках, очень незаметный. Он познакомил меня со многими музыкантами, и я всегда спрашивал его, почему. Он сказал: «Однажды ты станешь музыкантом».