Проблески золотого детства

Снова я вспомнил о Пагал Бабе, потому что я говорил о нем сегодня утром, и я собираюсь продолжить. Он обычно говорил людям явно бессмысленные вещи - и не только это, иногда действительно ударяя их! Не так, как я, но, в самом деле, реально. Я не ударяю в самом деле, но не потому что я не хочу, а потому что я очень ленивый. Один или два раза я пытался сделать это; потом болела моя рука. Я не знаю, усвоил ли что-нибудь человек или нет, но моя рука сказала: «Пожалуйста, не делай этого снова».

Но Пагал Баба обычно ударял совершенно без причины. Кто-то мог просто молча сидеть рядом с ним, и он давал человеку хорошую оплеуху. Человек ничего не делал, он даже ничего не говорил. Иногда люди возражали, что это несправедливо, и говорили Пагал Бабе: «Баба, почему ты ударил его?»

Он смеялся и говорил: «Вы знаете, что я пагал, сумасшедший». Что касалось его, то этого объяснения было достаточно. Это объяснение не устраивает меня… он был такой сумасшедший, что даже самый интеллигентный человек не мог определить, что это за сумасшествие. Пагал Баба был простым сумасшедшим; я многомерный сумасшедший.

Поэтому, если вы иногда чувствуете, что это явно несправедливо, тогда помните слово: «явный». Я не могу сделать ничего несправедливого, особенно с теми, кто любит меня. Как любовь может быть несправедливой? По «явно»… возможно, это было слишком много раз. Никто не знает таких, как я. Я могу бить Яшу, а метить в Девараджа. Это очень сложное явление. Его нельзя определить.

Это настолько сложно, что я не думаю, что какой-нибудь компьютер сможет стать мастером. Он станет всем остальным инженером, врачом, дантистом, всем, чем угодно — и будет более эффективным, чем может быть любой человек. Но есть всего две вещи, которые не может сделать компьютер: первая — он не может быть живым. Он может издавать механические звуки, но он не может быть живым. Он не может знать, что такое жизнь.

Второе — это результат первого: он не может стать мастером. Просто быть живым — это одно; все живы. По обратиться к себе, к своему существу, видеть видящего, знать знающего - тогда человек становится мастером. Компьютер не может обратиться к себе; это невозможно.

Девагит, твое письмо было прекрасным и ты плакал. И я счастлив из-за этого. Это помогает, и не может быть ничего подлиннее, чем слезы. Да, есть профессиональные плакальщики, но тогда им приходится прибегать к уловкам.

В Индии это происходит, когда кто-то умирает возможно, это никому не нужный старик, и все действительно счастливы, но никто не может показать свое счастье. Тогда зовут профессиональных плакальщиков, особенно в больших городах, таких как Бомбей, Калькутта и Нью Дели. У них даже есть своя ассоциация. Вы просто звоните им, говорите сколько плакальщиков вам нужно, и они приходят и они действительно плачут. Они могут победить настоящего плачущего, потому что это натренированные люди, и очень производительные люди, они действительно знают все уловки. Они употребляют определенные лекарства, и этого достаточно, чтобы потекли слезы. И это очень странное явление: когда начинают течь слезы, человек действительно чувствует себя грустным.

В психологии был долгий спор, до сих пор неразрешенный: «Что происходит сначала… человек бежит из-за страха или он чувствует страх, потому что бежит?» И есть сторонники обеих позиций. «Страх является причиной бега» - это первая позиция, «бег является причиной страха» — это другая позиция. Но на самом деле это одно и то же, они идут вместе.

Если вы грустны, текут слезы. Если слезы текут, по любой причине, даже химические слезы, давайте будем называть их искусственными слезами — тогда тоже, только из-за инстинктивного прошлого, вы чувствуете себя грустными. Я видел, как эти профессиональные плакальщики действительно плачут от всего сердца, и вы не можете сказать, что они обманывают; они сами могут быть обмануты.

Слезы из-за любви - это самый ценный опыт. Ты плакал, я счастлив… потому что ты мог злиться, но ты не злился. Ты мог быть раздосадован, раздражен, но все было не так. Ты плакал, как и должно быть. Но помните, я буду снова и снова делать то же самое, мне надо выполнять мою работу.

Как дантист ты прекрасно знаешь, какую это причиняет боль, но все равно тебе приходится делать это. Не то, чтобы ты хотел причинить боль, у тебя есть анестезия, у тебя есть определенные лекарства; ты можешь сделать определенное место совершенно бесчувственным или ты можешь сделать так, что человек будет без сознания.

Но у меня ничего нет, мне приходится совершать все мои операции без анестезии. Просто вскройте чей-нибудь живот или мозги, не приводя человека в бессознательное состояние, что произойдет? Боль будет слишком сильной, она убьет человека или, по крайней мере, сведет его с ума. Он спрыгнет со стола, возможно, оставив свой череп, или просто убьет доктора. Но такова моя работа. Не существует возможности делать все по-другому.