Пробуждение

…Еще с вечера Аннушка завернула в газету полотенце, зубную щетку, мыло, отдельно хлеб и две сухие рыбины. Утром Илюшка должен был выехать в район. А сейчас они сидели в горнице возле помигивающей лампы; Аннушка чинила старую шубейку, доставшуюся от матери, а Илья расположился по другую сторону стола и читал вслух:

Знаю, за дурное слово,
За обиду острый нож,
Не боясь суда людского,
Прямо в сердце ты воткнешь;

Знаю, ты вина за чаркой,

За повадливую речь
Смело в бой полезешь жаркой
И готов в могилу лечь…

— Постой, Илюшка! — Аннушка отложила шубейку.

— Ты чего? — спросил Илья.

— Про тебя стишок, вот те бог!

— Ну что ты выдумала…

— Про твой характер!

— Да будет тебе! — не без досады проговорил Илья, хотя сам нередко сравнивал себя с героями прочитанных книг.

— Нет, нет, точно! Кто сложил такие?

— Аполлон Майков.

— Ведь так сочинил, что как будто всю жизнь в щелочку за тобой подглядывал… И слова-то вроде не шибко красивые, а понятные.

Илья стал рассказывать Аннушке о поэте Майкове, о его стихах, широко распространенных в России.

— Вот уедешь ты от нас, зачахнем мы тут, — вздохнула Аннушка.

— Пока никуда не уеду.

— Правда?

— Завтра в район…

— Так это ненадолго… — Аннушка вздохнула.

В горнице было хорошо натоплено, а за окнами свирепствовал снежный буран. Вдруг в окно кто-то сильно постучал, послышался знакомый голос:

— Хозяюшка!

— Слышь, Нюра?

— Слышу. Кто это там?

— Это Ефим Павлович! — Илья вскочил и побежал открывать.

— Вот тебе на! Такой гость!.. А у меня, как у цыганки Мотьки в кибитке… — Аннушка скатала шубенку трубочкой, старые валенки запихнула ногой под лавку, схватила с лежанки новые чесанки, надела, да так и выскочила к гостю с овчиной в руках.

— Хозяюшке мое почтение! Прощения прошу за такое неожиданное вторжение. — Бабич снял шапку, вытер платком заиндевевшие усы. — Догадливая у тебя, Никифоров, хозяйка, тулупчик озябшему путнику приготовила. — Бабич улыбчиво поглядел на смущенную Аннушку.

— Какой там, товарищ Бабич, тулупчик! Старенькая, престаренькая овчина от моей мамы осталася. Проходите. Милости просим! — Бросив шубейку на лавку, Аннушка кинулась помочь гостю снять шинель.

— С этим я сам справлюсь. А вот от стакана чаю не откажусь. Сейчас это будет в самый раз.

— Сейчас! Я мигом! — Аннушка схватила в одну руку самовар за ушко, в другую Илюшкин сапог для раздувки и выскочила в сени воду наливать.

Повесив шинель, Бабич остался в защитной гимнастерке, перехваченной военным ремнем, причесал седеющие на висках волосы, потер обмороженную половинку уха и подошел к печке. Он озяб и проголодался.

— Был в Елшанской, а оттуда к вам, — сказал Бабич.

— А я собрался ехать завтра, — проговорил Илья.

— Получил твое письмо и не очень удивился, что на тебя напали… Есть случаи куда пострашнее. И скот падает от ящура, и немолоченый хлеб горит у артельщиков. Ну да ладно. Что сам расскажешь?

— Вроде бы я все написал, Ефим Павлович?

— То, что ты мне написал, я знаю… Ты лучше поподробней расскажи, что за конфискацию пуховых платков ты произвел? Как наганом размахивал? Кстати, надо его сдать.

— Есть разрешение… — У Ильи похолодело внутри. С оружием он чувствовал себя куда увереннее.

— Наган, как тебе известно, состоит на вооружении Красной Армии. Я сам, гляди, какую маленькую пичужку таскаю. — Бабич вынул из кобуры новенький вороненый браунинг, показал и положил обратно. — Ну так как было дело?

Илья кратко рассказал о случае в доме зятя Степана, затем со всеми подробностями изложил историю с торговцем.

— И это все? — Бабич потер согревшиеся руки, достал из кармана трубку, не спеша набил ее душистым турецким табаком, который сам выращивал на грядке.

— Да, товарищ секретарь волкома, это все, — Илья опустил голову.

— Допустим, допустим… — Посасывая трубку, Бабич принял свою излюбленную позу — левой рукой он держал трубку, правой придерживал локоть.

— Наверно, я допустил…

— А как у тебя с семейными делами? — перебил его Бабич.

— К чему этот вопрос? Не понимаю… — Илюшка пожал плечами. Переход к личному смущал и настораживал. Так, с бухты-барахты Ефим Павлович спрашивать не станет…

— Ты еще не женат?

— Нет.

— А может быть, живешь в свободном браке? — Бабич расправил трубкой кончики усов, пряча в них усмешку.

Из сеней прибежала Аннушка. Она почувствовала, что при ее появлении гость и Илюшка замолчали. Схватила шубенку, накинула ее на плечи и тихо вышла в сени, плотно прикрыв за собой дверь.

Илья видел, как Ефим Павлович проводил взглядом статную фигуру Аннушки. Илья молча катал пальцами папироску и так сильно нажал, что она лопнула, рассыпая на пол табак.

— Трудный вопрос, что ли? — спросил Бабич.

— Нет, — покачал головой Илья. — Лишний…

— Вот как! — Ефим Павлович полузакрыл глаза. — Ты ведь не в четырех стенах сидишь, — продолжал он. — Девушка, поди, есть?

— Была.

— Почему была?

— Недавно вышла замуж и уехала.

— Что же случилось? Поссорились?