Пробуждение

– Это же очевидно. У них вода на исходе, чистая вода, они загрязняют все свои водоемы, так? А у нас воды в избытке, эта страна – почти сплошь вода, если посмотрите на карту. Так что скоро – я даю десять лет – они окажутся в отчаянном положении. Они попытаются заключить сделку с правительством, чтобы мы обеспечили их дешевой водой в обмен ни на что, на новые мыльные хлопья или что-то в этом роде, и правительство уступит, они будут кучкой марионеток, как обычно. Но к тому времени Националистическое движение станет такой силой, что заставит правительство отказать им; бунты, или киднеппинг, или что-то еще. Тогда свиньи-янки пошлют морпехов, им придется; люди в Нью-Йорке и Чикаго будут дохнуть как мухи, промышленность встанет, возникнет водный черный рынок, воду будут везти танкерами с Аляски. Они пойдут через Квебек, который к тому времени разделится; «Пепси» им даже помогут, они будут, как всегда, смотреть и посмеиваться. Они ударят по большим городам и выведут из строя коммуникации, возьмут власть в свои руки, может, постреляют подростков, и тогда ветераны движения уйдут в леса и начнут взрывать водопроводы, которые будут строить янки в таких местах, как это, чтобы провести туда воду.

Он говорил с такой убежденностью, как будто это уже происходило. Я подумала о руководствах по выживанию: если ветераны движения были похожи на Дэвида и Джо, они ни за что не выживут здесь зимой. Они не смогут получить помощь из городов, они заберутся слишком далеко, а местным будет все равно, они не станут возражать против очередной смены флага. Если они попробуют устроить набеги на отдаленные фермы, фермеры пойдут на них с ружьями. Американцам даже не придется ничего предпринимать – партизаны и так перемрут от голода и холода.

– Где ты достанешь еду? – спросила я.

– Что значит «ты»? Я просто размышляю.

Я представила, как об этом напишут потом в учебниках по истории: абзац с датами и кратким сообщением о произошедшем. Как это было в школах, с их нейтральной подачей: длинный перечень войн, и соглашений, и альянсов, и людей, получающих и теряющих власть над другими людьми; но никто никогда не станет разбирать мотивы, кто чем руководствовался, кто был прав, а кто виноват. Учителя произносили умные слова, вроде «демаркация» и «суверенитет», и не объясняли, что они значат, а мы не спрашивали: в средней школе полагалось сидеть, не моргая уставившись на учителя, как на киноэкран, и всякий вопрос был чреват, особенно для девочки. Если мальчик что-то спрашивал, другие мальчики издавали губами неприличные звуки, но если спрашивала девочка, другие девочки говорили ей потом в умывальной: «Думаешь, самая умная?» На полях параграфа с Версальским договором я рисовала узоры, растения с извилистыми ветвями, с сердечками и звездами вместо цветов. Я научилась рисовать незаметно, едва двигая пальцами.

Генералы в исторические моменты лучше смотрелись на картинах в рамках. Если поднести глаза к фотографии достаточно близко, она растворяется в серые точки.

Анна сидела на скамейке позади Дэвида, пока он витийствовал, и играла с его рукой.

– Я когда-нибудь говорила, что у тебя большой палец убийцы? – спросила она.

– Не перебивай, – сказал он, но, когда она взглянула на него несчастными глазами, он кивнул: – Ага, говорила, чуть не каждый день. – И похлопал ее по руке.

– Он сплюснутый на конце, – пояснила она нам с Джо.

– Надеюсь, ты на это не купилась, – сказал Дэвид мне.

Я покачала головой.

– Умница, – похвалил он, – сердце у тебя на месте. И остальное тоже, – сказал он Джо. – Мне нравится все округлое и упругое, чтобы выпирало. Анна, ты слишком много ешь.

Я мыла посуду, а Анна вытирала, как обычно. Неожиданно она сказала:

– Дэвид подлюга. Он один из самых подлючих типов, кого я знаю.

Я озадаченно взглянула на нее: ее голос царапал, как ногти, я никогда еще не слышала, чтобы она так говорила о Дэвиде.

– Почему? – поинтересовалась я. – Что случилось?

Он ничего не сказал за ланчем такого, что могло бы расстроить ее.

– Думаю, ты заметила, что он запал на тебя.

Она втянула губы и опустила уголки, став похожей на лягушку.

– Нет, – я была поражена. – С чего ты решила?

– Ну, эти его слова про твою задницу и чтобы все выпирало, – сказала она нервозно.

– Я думала, он дурачится.

Я действительно думала, что это просто такая привычка, как ковыряться в носу, только словесная.

– Дурачится, блин. Он уже поступал так со мной. Он вечно ведет себя так с другими женщинами в моем присутствии, он бы и приходовал их рядом со мной, если бы мог. Но он делает это где-то еще, а потом рассказывает мне.

– О-о… – мне такое не приходило в голову. – Зачем? То есть зачем он тебе рассказывает?

Анна поникла, ее полотенце обвисло.