Пробуждение Ктулху

– Мне стоило бы прекратить всякую беседу с вами. Никто и никогда не попадает под власть диавола, если изначально не готов подчиниться врагу рода человеческого.

– Возможно, мой друг – молодой человек, действительно подверженный всякого рода житейским соблазнам, – и таков, но, судя по тому, что я читал о миссис Паттеридж, она – личность совершенно иного склада, – возразил я по возможности мягко этому фанатику.

Преподобный Смит сжал губы в нитку и какое-то время молчал, сердито озирая окрестности; затем он проговорил:

– Мы никогда не можем в точности знать, что происходит в душе у людей, которых привыкли считать своими ближними. Впрочем… – Он глянул на меня неприязненно. – Вы можете побеседовать с ней, если она, конечно, будет в настроении. Ее дом – вон тот, с белым мезонином. Раньше в саду у нее цвели розы, но месяц назад она отрезала все цветы.

Я последовал указанию и вскоре уже стоял перед белым домом, выстроенным, судя по всему, лет семьдесят назад. Бросалось в глаза, однако, что дом запущен и давно не обновлялся. Если раньше за ним тщательно ухаживали, то в последние годы он явно был предоставлен сам себе и стихиям: краска местами облупилась и облезла, немытые окна выглядели заплеванными – ветер бросался в них песком, дождь брызгал струями, и никто не потрудился убрать со стекол следы этих стихий.

Но самое ужасное впечатление производил сад, о котором упоминал преподобный Смит: он действительно был засажен розовыми кустами, но ни одного цветка, ни одного листа не осталось на ветках – все было срезано, оставлены только колючие стебли, которые мертво раскачивались в такт, словно повинуясь движению руки какого-то незримого дирижера.

В окне на втором этаже мелькнуло лицо – белое расплывчатое пятно, похожее на тарелку. Я подумал, что это, должно быть, сама хозяйка, и остановился перед калиткой в ожидании, пока она ко мне выйдет или по крайней мере позволит войти в сад.

Минут через пять на дорожке между мертвыми розовыми кустами показалась миссис Паттеридж. Она выглядела точь-в-точь как должна выглядеть почтенная пожилая домохозяйка из Новой Англии: среднего роста, склонная к полноте, одетая неброско и опрятно, с добродушным лицом. Вместе с тем манера держаться у нее была строгая – чувствовалась жесткая школа, которую Пейшенс Паттеридж прошла еще в детстве. Не удивлюсь, если она до сих пор в состоянии пройти с чашкой воды на голове и не расплескать при этом воду.

– Прошу прощения за вторжение, – заговорил я и представился.

– Добро пожаловать, – отвечала она, отпирая калитку. – Вы прибыли один? Проходите.

Меня немного удивило, что она так легко впустила к себе незнакомца, даже не осведомившись о цели его визита. Тем не менее я последовал за ней, а дом, казалось, наблюдал за нами своими подслеповатыми окнами.

Кусты шуршали со всех сторон. Звук этот был таким громким, что в какой-то момент мне стало казаться, будто я в состоянии расслышать некие фразы, произнесенные сиплым, отдаленным голосом. Эти фразы звучали на незнакомом языке – таком странном, что его, наверное, нельзя было бы назвать человеческим. И все же в этих звуках несомненно различалось нечто осмысленное.

Я тряхнул головой, отгоняя наваждение. В конце концов, у меня достаточно яркое воображение, что позволяло мне, кстати, лелеять надежду сделаться рано или поздно из журналиста писателем и сочинять рассказы по собственному усмотрению. Ведь журналист связан грубой реальностью, по большей части он не может писать о том, чего не было. А как часто нам хотелось бы изменить эту реальность! Спасти невинную жертву, устроить хороший конец какой-нибудь неприятной истории, найти пропажу, излечить болезни. Стесненные рамками действительных происшествий репортеры вынуждены следовать неприятным фактам, в то время как писатель, чья мысль не связана абсолютно ничем, в состоянии сотворить мир, в котором все происходит исключительно согласно его воле.

Итак, я твердо постановил, что никакой осмысленной речи на самом деле не слышу, это лишь разыгралось мое хорошо развитое воображение, и сосредоточился на миссис Паттеридж. Она бойко шагала по дорожке – видно было, что этим путем она проходила бесчисленное количество раз. Я спешил вслед за ней. Затем мы вошли в просторный темный холл и остановились.

В полумраке доносилось ее тяжелое дыхание. Несмотря на то что шаг ее казался легким, дышала она с трудом. Пока мои глаза привыкали к новому освещению, миссис Паттеридж не торопила меня и не спешила заговорить. Она понимала, что гостю необходимо освоиться (в этом, кстати, тоже сказывалось прекрасное воспитание, полученное ею в каком-нибудь традиционном учебном заведении).