У меня заледенели кончики пальцев – признак того, что кровь к ним не поступала. Я предпринимал огромные усилия – со стороны совершенно не заметные, – чтобы стряхнуть с себя это оцепенение и как-то пошевелиться. Но в то же время мне казалось, что, если я совершу хотя бы незначительное движение, произойдет катастрофа: то огромное, древнее, что нависает сейчас надо мной, попросту сломает мне шею.
Неожиданно Крэбб отошел и как ни в чем не бывало уселся на прежнее место.
– Никакой гнилой рыбы, – сказал он, облизнув губы.
Я перевел дыхание.
Мой собеседник вдруг судорожно вздохнул и уронил голову на стол. Это, как и все остальное, также произошло абсолютно внезапно.
Я наблюдал за ним, не двигаясь с места. Я по-прежнему считал, что чем меньше я действую, тем безопаснее для меня… и возможно, для Крэбба, если его еще можно спасти. Крэбб широко раскрыл рот и захрипел, как умирающий. Его руки тряслись так сильно, что стучали о стол – звук, похожий на тот, что издают крупные градины, попадая на черепичную крышу. Потом он ненадолго затих, и вдруг до меня донесся еле слышный шепот:
– Жемчужное…
– Что? – Я насторожился.
– На ней было жемчужное ожерелье… Девять крупных жемчужин…
– Крэбб, дружище! – Я подскочил. Тот атавистический ужас, что только что оледенил мои конечности, мгновенно исчез, растворился как не бывало. О нем напоминала только слабость, которую я до сих пор испытывал: сильные моральные потрясения никогда не проходят для меня даром, я могу даже заболеть и пару дней пролежать с температурой.
– Не знаю, надолго ли я смогу освободиться от… этого, – быстро проговорил Крэбб тихим хриплым голосом.
Я подошел к нему и подал ему кружку с кипятком.
– Выпейте, вам полегчает.
Он сделал несколько жадных глотков.
– Я ведь и уехал именно потому, что пытался избавиться от этого… но стало только хуже. Они здесь повсюду. Думаю, это они как раз и привели меня сюда.
– Да уж, – хмыкнул я. – Ни один нормальный человек не выбрал бы подобное место для жилья.
Он не стал тратить время на обиды, хотя мое замечание, честно сказать, отдавало бестактностью.
– Существуют особенно восприимчивые натуры, – продолжал он. – Полагаю, в основном они оказываются жертвами этого… этих… – Он судорожно глотнул. – Ничем другим я не могу объяснить, почему столь разные люди оказались подвержены их влиянию. Поэт, художница…
– Но как сюда вписывается миссис Паттеридж? Она не производила впечатление тонкой артистической натуры.
– Видимо, сказались занятия садоводством, близость к природе… Никому ведь не известно, Эверилл, какова на самом деле натура этой женщины. Многие из женщин абсолютно скрытны и никогда до конца не проявляют себя. И если не происходит какого-то шокирующего события, они до конца жизни остаются непознанными. Какой-нибудь человек может жить рядом с такой скрытной личностью и даже не догадываться, на что она на самом деле способна… Привычка к самоанализу нечасто встречается среди людей, подобных миссис Паттеридж, поэтому они могут сами себя толком не знать. Я лишь надеялся на то, что вы обладаете достаточно трезвым сознанием…
– Хотите сказать, что у меня недостаточно развито воображение? – Я попытался улыбнуться и добавить немного непринужденности в наш напряженный разговор.
– Я знаю, что хочу сказать, – впервые за время разговора Крэбб проявил признаки нетерпения и даже раздражения. – Вы молоды, честолюбивы и недостаточно развиты творчески. Все это говорило в вашу пользу при выборе конфидента. Но я никак не ожидал, что вы тоже окажетесь подвержены их воздействию. Возможно, в этом есть и моя вина. Если бы я тогда не рассказал вам в баре обо всем, что произошло со мной в тот роковой день, вы бы сейчас спокойно работали в газете, строчили никому не нужные статейки, считали, что делаете важное дело и даже – о мой бог! – выполняете некую миссию… А потом, в сорок лет, написали бы свой первый рассказ о чем-нибудь захватывающем, о чем-то, что являлось вам в мечтах, но никогда не было воплощено в реальность. Это была бы спокойная и достойная жизнь, но теперь… Боюсь, друг мой, и для вас, как и для меня, все кончено.
– Как я могу вам помочь? – быстро спросил я, видя, как он мучительно дергает углом рта, очевидно сражаясь за свой разум с существами, которые пытаются вновь его захватить.
– Отсюда нет выхода, – повторил он слова, написанные в телеграмме. – Я пытался уйти, но не сумел. Возможно, вы даже рискнете меня вытащить. Но надо быть осторожными. Они следят. Они повсюду.
– Это другие жители Драммонд-Корнерс? – уточнил я.
– Другие жители? И да, и… нет. Не только в поселке. В лесу тоже. По всей округе. Вы разве не слышали их голоса? Они говорят… они твердят несколько слов на своем нечеловеческом языке. Эти слова постоянно звучат у меня в мозгу, как будто там бьют в колокол… Это больно, Эверилл! Не допускайте, чтобы они…
Он замолчал, пожевал губами и затем произнес:
– Может быть, вы хотите еще чаю?
Я понял, что человек, с которым я только что разговаривал, опять исчез.