Пробуждение Ктулху

После этого вечера я окончательно потерял покой. Я был уверен в том, что звуки доносятся не снаружи, а изнутри, что они живут во мне – вместе с тем невероятным существом, которое вовсе не было из меня изгнано, несмотря на все старания доктора из египетской больницы, оно лишь притаилось, однако никуда не исчезло. Оно по-прежнему находится здесь и в любой момент может вновь захватить полную власть над моим разумом. Что ему нужно от меня? Чего оно добивается? Я не знал этого, и даже когда мой разум был подчинен его разуму, никакого понимания его стремлений меня не посетило. Между нами как будто не существовало ничего общего – в том понимании, какое присуще человеку.

Предположим, у человека и коня, несмотря на различие в росте, привычках, питании и так далее, все-таки довольно много общего, и они в состоянии отыскать то, что позволит им установить взаимопонимание. Даже между каким-нибудь лопухом и мной имелось куда больше общего, чем между мной и тем существом, которое мной завладевало!.. Это поистине сводило меня с ума.

Я начал размышлять, изучая произошедшее как можно более тщательно. Единственное, что я мог сказать о том невероятном создании, заключалось во фразе, непрерывно выраставшей в моем мозгу – иногда громче, иногда тише, иногда спустя неделю или две после безмолвия, однако неизбежно возвращавшейся.

Я пытался передать эту фразу, заключить ее в знакомые буквы, но она почти не поддавалась обычному написанию. Разные языки не просто так обладают разными алфавитами, ведь звуки в них не одинаковы и не могут быть переданы каким-то чужим написанием. И все же можно было записать немецкое слово английскими буквами – и даже египетское слово так или иначе поддавалось нашей фонетике. Скажем, звук «а» во всех земных языках звучит почти одинаково, хотя и пишется не всегда как в английском.

Но та фраза, звучавшая в моем сознании, не обладала ничем, что можно было бы передать обычными человеческими буквами. Переливающиеся гласные – если это были гласные, поскольку они превращались в шипение, – многослойные согласные – если подобные объединения звуков можно вообще как-то назвать, – все это настолько отличалось от нашего понимания связной речи, что я подолгу повторял одно и то же сочетание звуков, а мое сознание твердило их по-своему, поэтому я не мог не воспринимать чудовищную разницу между тем, что я произношу, и тем, что звучит у меня в голове.

Тем не менее спустя несколько месяцев кропотливой и мучительной работы я все-таки смог создать приблизительно достоверную запись этой фразы. Она выглядела наиболее соответствующей тому, что я слышал почти непрерывно, хотя, разумеется, не передавала в полной мере особенности своего звучания. Теперь она хоть как-то существовала и в нашей действительности, и я мог начать поиски человека, который, возможно, сумеет передать мне ее смысл.

Люди, с которыми до сих пор я имел сердечное общение, были весьма далеки от подобных вопросов. Почти все занимались торговлей и свои взгляды неизменно устремляли в ближайшее будущее: какими станут предпочтения покупателей в следующем году и насколько изменятся цены на тот или иной продукт? Я оказался слишком далек от каждого из них, ведь отныне мои взгляды, напротив, были устремлены в далекое, необъяснимое прошлое. То, что я пытался постичь, находилось на невероятном расстоянии от нашей реальности, мой взгляд приковала непостижимая реальность, где еле заметно колыхалась сплошная тьма неведения, скрывающая, однако, какие-то адские признаки, нечто настолько жуткое, что человеческий разум не в силах был это постичь.

Рассудок мой определенно твердил мне о том, что следует как можно дальше отстраниться от попыток постичь смысл звучавшей во мне фразы. Даже если она не содержит в себе никаких особенных сведений – само ее пребывание в нашем мире, в моем рассудке уже таит в себе неслыханную опасность. Не содержание высказываний тех существ, для которых нет ни понятия, ни имени, могут нести в себе погибель для каждого из нас, но сам факт их внезапной, ничем не объяснимой близости к нашей обыденной повседневности – вот что сводит с ума и порождает какой-то первобытный ужас перед этой чудовищной тайной неведомого бытия.

Порой я почти совершенно освобождался от нездоровой, ничем не объяснимой потребности расшифровать попавшее в мой разум высказывание. В такие дни я отдавал себе отчет в том, что любопытство ведет меня прямой дорогой к погибели; я содрогался от происходящего и поскорее закрывал свой разум от этого исследования. Я отправлялся на прогулки, любовался парками, разговаривал с людьми в кафе и возвращался домой как будто совершенно успокоенный и уверенный в своем будущем.