Пробуждение Ктулху

Но сны наступали ужасные: я вновь оказывался в неведомой вселенной, охваченный абсолютным равнодушием к обыденному земному существованию людей. Милое кафе, ухоженные парки, чистые улицы – все это представало жалким, скучным, недостойным никакого внимания. Совершенно иные вещи представали передо мной, настолько непохожие на то, что сопровождает человека, что наутро я не в силах был даже воспроизвести их в своей памяти. И все возвращалось вновь: я опять повторял про себя написанные на листке бумаги невероятные слова, не понимая человеческим разумом их содержание, но всей душой вздрагивая при каждом их звучании.

Наконец мне повезло. Один из моих старых товарищей, искренне сочувствовавших моему состоянию, заглянул ко мне домой как-то поздним вечером. В его кармане находилась бутылка вина, но он, немного смущенный, не спешил вынимать ее. Я понимал, что он задался целью сперва выяснить мое состояние и уточнить для себя – и наших общих друзей – возможно ли со мной теперь вообще иметь дело. Про себя я грустно улыбался: я понимал, что он в своем роде храбрец, разведчик, явившийся к человеку, потерявшему рассудок и, возможно, представляющему опасность для людей, сохранивших нормальное представление о мире.

Звали его Коди Дуглас. Мы были знакомы еще с детских лет и, полагаю, дружны – хотя сейчас в своей способности по-настоящему дружить с людьми я уже начал сомневаться. Это было странное ощущение: ведь сам я, по крайней мере внешне, оставался таким же человеком. Так что же отталкивало меня от подобных мне существ и заставляло смотреть на них как будто с невероятно далекого расстояния – или же из невероятно давно прошедшего времени? Я старался думать о том, что это всего лишь психическое отклонение, порожденное болезнью, перенесенной в Египте (возможно, от некачественного питания)… Но в глубине души я продолжал понимать, что это совершенно не так.

– Добрый вечер, Дуглас, – сказал я как можно более приветливым тоном. – Рад тебя видеть.

Он глянул на меня исподлобья, как будто сомневался в том, что я действительно испытываю радость. В принципе, отчасти он не ошибался – но с другой стороны, отчасти я и в самом деле был рад его приходу.

– Что ж, – лаконично молвил Дуглас. Он уселся в кресло, где и раньше сиживал, когда в былые времена навещал меня, и вынул из кармана бутылку. – Как поживаешь? Давно тебя не видели. Все дома сидишь, книги читаешь?

– Можно и так сказать, – ответил я, вынимая из буфета старые бокалы, также хорошо знакомые Дугласу.

Он быстро открыл бутылку и налил вино, но ни он, ни я не спешили выпить. Внешне все выглядело как в былые времена: двое старых друзей в обычной комнате, вино в стаканах и безопасная ночь за окном… Но на самом деле обстановка между нами становилась все более напряженной. Выдавив несколько ничего не значащих фраз, мы оба замолчали.

Наконец Дуглас не выдержал:

– Что с тобой происходит, Энтони? Ты действительно чем-то болен?

Я поморщился. Вопрос был таким обыденным, таким примитивным – особенно учитывая, что ответ на него не мог быть ни обыденным, ни примитивным: мое состояние, как и все, что охватывало меня с каждым днем все сильнее, не поддавалось обычному человеческому пониманию.

– Я и болен, и не болен, – выдавил я из себя в конце концов.

Дуглас нахмурился.

– Что ты имеешь в виду? Может быть, я примитивное существо. Я не спорю, Энтони, не спорю. Я никогда не претендовал на то, чтобы считаться умником, ты ведь помнишь, какой я был в детстве. С тех пор я не слишком сильно изменился…

Он замолчал.

– В отличие от меня, – закончил я недоговоренную им фразу. – Да, Дуглас, ты прав. – Я вдруг вспомнил, что Дугласом звал его всегда, свое имя «Коди», данное ему дедушкой из каких-то особенных семейных соображений, которых сейчас не вспомню, он не любил с детства. Странно, что на какое-то время я забыл даже об этом. – Со мной что-то происходит, Дуглас! – вырвалось у меня. Мне почудилось, что я как будто одолел чью-то силу, жившую внутри меня и запрещавшую мне разговаривать искренне, рассказывать человеку – существу низшего происхождения – о том, что происходит со мной, что в прямом смысле слова грызет меня изнутри.

Дуглас мгновенно понял это, и лицо его сделалось сочувственным.

– Стало быть, о тебе говорят правду.

Я даже не стал уточнять, кто обо мне говорит и какую правду Дуглас имеет в виду. Приблизительно я догадывался об этом – как и о том, что люди, обсуждавшие случившиеся со мной изменения, в сущности были правы.

Я просто кивнул и отпил немного вина. Дуглас тотчас опрокинул в себя половину стакана. Милый Дуглас, подумал я – так, словно был старше его не на одну тысячу лет.

– Ты веришь в потусторонние силы? – спросил я. «Потусторонние силы» – это было наиболее понятное таким, как мой друг, определение для того, что со мной происходило. На самом деле в человеческом языке для этого не существует названия.