– Я изучаю то, что не легло в основание нынешней человеческой речи, – сказал мой пожилой собеседник. – Звуки, которые порой издают человекообразные обезьяны, – это лишь куцый обрезок древнейшей разумной речи, происхождение которой не поддается определению. Но тем не менее можно слышать короткие обрывки некогда разумных сообщений. Восстановить ту речь немыслимо, но я желаю доказать, что существуют намеки на сложнейшее былое в нашей нынешней жизни, которую мы видим лишь явленными нам фрагментами, очень простыми, примитивными и исключительно неполными. Обыкновенный человек предпочитает не загружать свой разум дополнительными, не используемыми в быту подробностями. Ему это попросту не нужно. Однако вокруг него незримо вьются, как мошка, эти скрытные древнейшие детали… и, если он случайно оступится, захворает, попадет в какое-то непредвиденное положение, – внезапно перед ним откроется этот жуткий, непознанный мир и ввергнет его в истинный первобытный ужас…
– …как это произошло со мной, – закончил я оборванную фразу.
– Дорогой мой мистер Энтони Галбрейт, этого я не утверждал, – с жаром произнес пожилой собеседник.
– Дорогой мой мистер Мэтью Эдисон Чондлер, – в тон ему возразил я, – этого я и не отрицал.
Мы оба засмеялись, и я почувствовал глубокую внутреннюю близость с этим странным пожилым ученым.
– Смотрите, – сказал я и вынул из кармана листок, на котором была записана та самая фраза, что теперь постоянно звучала у меня в голове.
Он схватил листок, развернул его и впился взглядом в буквы.
Несколько минут он молча смотрел на них. Его губы не шевелились – он не решался повторять прочитанное даже про себя. Он просто впитывал в свое сознание слог за слогом, однако, будучи посторонним к этому происшествию человеком, несмотря на все свои познания в несуществующих языках, не в силах был услышать то, что вечно слышал я.
Наконец он поднял глаза.
– Произнесите это вслух, – сказал он.
– Вы не боитесь? – спросил я.
– Ученые всегда рискуют, хотя со стороны этого как будто не заметно, – ответил он. – Поверьте… – Он не стал продолжать, но я понял, что он имеет в виду.
И тогда я тихо произнес эту живущую в моем сознании фразу.
Впервые в жизни я заставил свои губы шевелиться, а свое горло напрягаться, выдавливая из себя эти невероятные звуки.
Я чувствовал, как тот, кто живет внутри меня, внезапно напрягся – он определенно не ожидал ничего подобного.
Когда я замолчал, мистер Чондлер глубоко задумался. Он опустил веки, прикусил губу и довольно долго безмолвствовал, покачивая головой. Потом внезапно его глаза сверкнули, и он произнес:
– Повторите.
Я повторил. На сей раз речь изливалась свободнее, я чувствовал себя гораздо более уверенно, и мой человеческий язык не испытывал боли, вынужденный странно изворачиваться и произносить эти инопланетные слова.
– Еще раз, – сказал мистер Чондлер.
Я повиновался.
Нас обоих охватило одинаковое чувство: какое-то странное, рискованное ликование, какое бывает, наверное, у молодых людей, впервые отправившихся туда, куда им родители запрещали ходить строго-настрого.
– Голос выше, выше, – сказал мистер Чондлер.
И снова я послушался его, и снова прозвучала эта невероятная фраза, переносившая нас обоих в какой-то неведомый мир, никак не пересекающийся с миром обыкновенных, нормальных людей.
Я мог бы и сам повторять эту фразу раз за разом, но по какой-то причине считал необходимым исключительно слушаться мистера Чондлера, и он тоже понимал свою роль в происходящем и отдавал мне один приказ за другим, решительно, даже резко, а потом смотрел на меня и вслушивался в издаваемые мною звуки.
– Голос выше! – снова и снова твердил он.
И я запищал. Пронзительный, тонкий звук, похожий на крик цикады – и в то же время, в чем я был абсолютно уверен, криком цикады не являвшийся, – пронизал меня, словно ветер, и я окончательно перестал чувствовать себя человеком. Все мое существо охватило невероятное торжество. Прибыв из неизвестных этому жалкому существу, именующему себя ученым, невероятных краев, я пребываю здесь, и для меня мгновение равно вечности, а вечность – мгновению, мой мир хоть и не властен над этим жалким миром, но бесконечно огромней, он наполнен теми существами, познать которые здешним не дано в силу их ограниченности… Я знаю, о ком идет речь в моем крике! Я знаю, кто спит и пробудится! Я знаю, кто никогда не умрет и вернется… и вечность, что окутывает нас, накроет и этих жалких…
……………………………………………………………………
Искушение книги