Прочь из города

А теперь всё это — просто топливо. Можно их сжечь разом и согреться на час-два, можно жечь понемногу: варить еду, кипятить снежную воду. Продержаться так до весны, чтобы выжить. А что дальше? Если сжечь все книги, как дальше жить, чему учить следующие поколения людей? Электронные носители, скажете? Ну, как же, знаем-знаем, слышали. Двоичный код, диджитализация, цифровизация, оцифровка бумажных страниц, пдф-формат, электронные образы, мощные сервера, дата-центры… Только где это всё, когда свет отключился, и неизвестно, когда он включится снова? И что будет с этими серверами и этими данными, если света не будет долго, очень долго?

Ропотову вдруг вспомнился роман Брэдбери «451 градус по Фаренгейту», точнее, кинофильм, снятый по нему, который он смотрел в студенчестве. Действие фильма происходит в фантастическом тоталитарном обществе, где книги под запретом, они уничтожаются — их сжигают в огне. И главный герой романа, пожарный по профессии, не тушит пожары, а, наоборот, устраивает их, уничтожая вместе с жилищем книги, если их обнаружат у людей. Потом, повинуясь соблазну, однажды он не сжигает, а прячет у себя несколько книг, затем читает их в укромных местах, но, будучи застигнутым врасплох, вынужден бежать, и за это его объявляют преступником. Герой фильма бежит туда, куда не смогли до него дотянуться щупальца полицейского государства. Там, в лесу живут и прячутся люди, заучившие наизусть и постоянно повторяющие каждый свою книгу, люди-книги — с тем, чтобы впоследствии, когда тоталитаризм будет побеждён, воспроизвести их на бумаге, тем самым сохранив для будущих поколений.

Он улыбнулся: «Надо и мне какую-нибудь книгу взять, чтобы потом выучить её наизусть прежде, чем сжечь». Он поднял раму стеклянной дверцы старого шкафа, не без труда поднял и задвинул её вглубь. Потом стал водить указательным пальцем по корешкам книг, не решаясь, на какой остановиться.

«Да хотя бы вот эту белую… Борис Пастернак, «Доктор Живаго», — решил наконец он, вытащив первую приглянувшуюся ему, подумал и вытащил и соседние с ней три книги: «Возьму лучше несколько, а там посмотрим: что-то сожгу, а что-то, глядишь, останется как память о хорошем человеке».

Ничего другого он брать не стал. И копаться в вещах Никитича он тоже не посмел. Только книги. Вышел, закрыл дверь на ключ и положил его под коврик, потом спустился к себе.

Глава XXII

Собираться в дорогу Ропотовы начали сразу же, как Алексей вернулся от ещё живого Спиридонова и поговорил с Леной. Сборы продолжались всё время, пока позволял дневной свет.

В первую очередь, взяли еду, точнее то, что от неё осталось. А это три консервных банки: одна с килькой и две большие с говяжьей тушёнкой, килограммовый пакет с рожками, такой же, только начатый, с рисом, целый пакет гречки, почти полную пачку чая. Одну бутылку коньяка Ропотов с Леной выпили за эти дни — понемногу, но каждый день, для поднятия сил и поддержания духа. Поэтому осталась только одна бутылка. Её упаковывали особенно тщательно — не дай Бог, разобьётся.

Оставались ещё два с небольшим батона в нарезку. Хлеб замёрз и почерствел, но, главное, — он не заплесневел. Взяли ещё солонку, немного — тоже весь, что остался, — сахар, шесть коробков спичек и полтора десятка чайных свечек — последние, какие были.

В полутора- и двухлитровые пластиковые бутылки, случайно обнаруженные им на кухне и на балконе, Ропотов заранее разлил воду, получив её из растопленного снега после хорошего пятиминутного кипения.

Взяли всю, что была не на них, одежду, тёплую обувь, приготовили одеяла, пледы, сложили все лекарства, часть книг, в том числе те, которые Ропотов забрал у Спиридонова. Не забыли взять и документы: все паспорта, свидетельства о рождении детей, а также деньги и Ленины украшения: пару колечек золотых с камушками, три цепочки, тоже из золота, серебряные кулон и серьги. Обручальные кольца были на них. Наличных денег оказалось совсем немного, всего-то около двух тысяч рублей, ещё рублей триста пятьдесят выгребли из детской копилки. Все остальные их деньги — не больше сорока тысяч из последней зарплаты Ропотова были на его банковской карте. Карту, хоть и была она теперь совершенно бесполезной, тоже взяли, на всякий случай. Никаких других сбережений у них не было.

Ропотов собрал также и весь свой ручной инструмент: молоток, плоскогубцы, несколько отвёрток, ножовку. Туристический топорик и складная саперная лопатка уже лежали в багажнике машины. А вот сетевая электродрель и почти разряженный шуруповёрт ему теперь были ни к чему. Ещё Ропотов сложил все ножи, включая кухонные, несколько вилок и ложек, пару кастрюль, эмалированную кружку, сковороду, две чайные кружки, четыре миски, а также горсть гвоздей и саморезов, моток веревки, скотч и большие ножницы. Не забыл он взять и ту консервную банку, из которой сделал конфорку.

Разложив всё по пакетам, Ропотов с Леной отнесли их в коридор, приготовив к завтрашней погрузке в машину. За окном почти стемнело, поэтому в коридоре уже ничего не было видно, хотя маленькая часовая стрелка не доползла еще и до пятёрки.