Продавец “мини” и “макси” (The Sewing Machine Man)

– Нет, ничего не получится.

– Почему?

– Я должна танцевать в трико.

– Так наденьте его!

Она засмеялась.

– Нет, не могу…

Милли явно намекала: “уговорите меня”. Я уж постарался, как мог.

– Ну, хорошо. Только миссис Лейевски упадет в обморок, если заглянет сюда.

– Она же задушевная.

Милли решилась. Встала и зашагала к спальне.

– Только, чур, не подглядывать!

Я развел руками. Как можно!

Пару минут я прислушивался к доносившемуся из спальни шороху, потом дверь распахнулась и передо мной предстала совершенно обворожительная Милли. В черном трико, стоя на цыпочках и изящно воздев руки вверх.

– Гоп-ля! – воскликнула она.

Я зааплодировал.

– Мне нужна музыка. Достаньте, пожалуйста, из-под кровати проигрыватель и поставьте на стол.

Я вынул проигрыватель, а Милли отобрала нужную пластинку и комнату заволокла ритмичная музыка.

– Сначала, я покажу вам основные позиции, – серьезно произнесла Милли.

– А сколько их?

– Шесть.

– Неужели? А я всегда слышал, что сорок две, – решил поддеть её я. Или даже сорок три.

Милли погрозила мне пальцем, словно расшалившемуся мальчишке.

– Ах, баловник! Я имела в виду балетные позиции.

Она принялась объяснять, но я её даже не слушал. Я, как зачарованный следил за её грациозными движениями и, конечно, за сногсшибательными ножками.

Когда Милли закончила танцевать и сделала очаровательный реверанс, я зааплодировал и вручил ей розу из хрустальной вазы.

– А какие у вас ещё есть пластинки? – спросил я.

– Посмотрите сами, – разрешила она. – А я пока переоденусь.

– Не надо, прошу вас.

– Это ещё почему?

– Я хотел, чтобы вы показали мне ещё один танец.

– Какой?

– Одну секундочку.

Порывшись в кипе пластинок, я наткнулся на концерт Тони Беннета, как раз ту музыку, которую искал – медленную, нежную и сексуальную.

– Что вы ставите? – полюбопытствовала Милли, остановившись в дверях.

– Прелюд Шопена, – хмыкнул я.

Тягучие аккорды мистера Беннета плавно полились из динамика, и Милли свалилась ко мне в объятия.

С минуту она ещё сдерживалась, после чего её бедра прижались к моим, а губы впились в меня, как щупальца осьминога.

Пластинка проиграла, должно быть, уже дважды, когда мы медленно протанцевали из кухни в спальню и я, подхватив Милли на руки, осторожно опустил её на кровать.

– Ой, здесь нельзя… – прошептала Милли. – Миссис Лейевски…

– Я уже ухожу, – сказал я.

– Только попробуй – я начну кричать! – пригрозила Милли.

Я ухмыльнулся.

– В котором часу она ложится?

– Около девяти.

Я кинул взгляд на часы.

– Значит, она уже в постели.

Мне показалось, что Милли успокоились, но уже в следующий миг она встрепенулась.

– Нет, мне придется тебя проводить. Она будет думать…

– А потом я прокрадусь обратно?

Милли медленно кивнула. Ее грудь бурно вздымалась.

– О’кей, – сказал я. – Могу даже отогнать машину в конец улицы.

Мы шумно распрощались, я сел в машину и отъехал на пару кварталов. Потом осторожно вернулся. Милли приоткрыла дверь, приложив к губам палец.

Поднявшись на крыльцо, я снял туфли и в одних носках ужом проскользнул в прихожую.

С минуту мы стояли, с замиранием сердца прислушиваясь, как миссис Лейевски кашляет, потом на цыпочках поднялись по лестнице. Прокрались в комнату Милли, и тут же упали друг к другу в объятия.

– А она никогда не поднимается сюда по ночам? – шепотом спросил я.

Милли молча покачала головой и снова прижалась ко мне всем телом, словно вспоминая наш танец.

– Как, черт побери, снимать это трико? – спросил я после нескольких безуспешных попыток содрать его с Милли.

– А нечего было просить, чтобы я его надевала, – назидательно произнесла она.

– Кто старое помянет, тому глаз вон, – отмахнулся я.

– Ничем не могу помочь. Тебе надо, ты и снимай.

Что ж, времени у нас было, хоть отбавляй. Однако вы даже представить себе не можете, сколько мне пришлось перетерпеть, прежде чем её трико присоединилось к моим брюкам и трусам, валявшимся в куче на полу. Такую уж игру затеяла Милли. Мы раздевали друг друга, но по определенным правилам: если кто-то ожесточенно сопротивлялся, противник был обязан уступить. В итоге, когда я уже остался совсем голым, мне удалось добиться только того, что Милли приспустила с плеча одну лямку.

Она уже была готова сбросить чертово трико и, должно быть, с минуту забавлялась стоявшим в полный рост Фридрихом, когда вдруг замерла и знаком велела мне затихнуть.

Ступеньки лестницы скрипели!

– О, Боже! – шепнула Милли.

Наши взгляды заметались по комнате, но тщетно – прятаться было негде. И вдруг Милли осенило.

– Сюда! – указала она на просвет между кроватью и стеной. Около фута шириной.

– Ты уверена…

– Скорей!

Я протиснулся в щель и затаился на полу ни жив, ни мертв. Милли набросила на меня сверху плед, и я услышал, что она заходила по комнате, напевая себе под нос.

За дверью скрипнула половица!

– Милли, ты спишь?

Как ни в чем не бывало, Милли прощебетала:

– Нет еще, миссис Лейевски. Я вам нужна?

– Да, на одну секунду.

Я услышал, как дверь открылась.

– Ваш молодой человек уже ушел? – задушевно спросила хозяйка. Я мысленно представил, как её крысиные глазки шныряют по спальне и кухне девушки.

– Да, сто лет назад, – засмеялась Милли.