Продавец туманов. Истории в стихах для городских мечтателей

Выпал снег. Не растаял к ночи. Развалился среди двора. Вышел дворник, король обочин, гений мусорного ведра. Князь метлы, повелитель бака. Вышел в белое нафига. И гоняла ворон собака, и лепили снеговика. Переделан, перелицован, лейб-гусар возвращался в строй. Да по площади по Дворцовой все гулял Николай Второй.

Утро, вечер, диван в сторожке. Дел по горло, лежат снега. Месяц-месяц, покажешь рожки – дам вишневого пирога. Машет дворник лопатой, словно Гермиона маховиком. Раз – и нет тебе, смерть, улова, ну-ка, черти, домой, бегом. Два – и нет никакой разрухи, три – и нет никакой войны. В залихватском смешном треухе. Перелатанные штаны. Тяжело, но зато нескучно. Озираясь поверх голов, на балконе стоят Щелкунчик и смеющийся Крысолов.

А у дворника – сын в Рязани, под Ульяновском огород. Но сегодня уборщик занят. Три – и нет никаких сирот. Мамы счастливы, папы живы. Просто правильная зима. Открываются перспективы. Закрывается каземат. Дворник машет лопатой тише. Тянет холодом от реки. Тут на помощь выходит шишел, здравый смысл, бурундуки. Мандарины таскают, шпроты. Ставят елку, потом винил. Раз – единственная забота: мальчик варежку обронил. И ворона не улетела. Два – и праздник хорош вполне. Но чужая рука (без тела) гладит дворника по спине на правах мудреца и друга (где-то плачут четыре, пять): ты с какого здесь перепуга? Кто Хумгат не закрыл опять?

Уходил президент метелки. Пахло свежестью и вином. Только в валенках мимо елки все гулял человек с бревном. Монохромом, полутонами, нежеланием отпустить. И венчали забытых нами перепутанные пути, Невский скрещивая с Арбатом. Слово заперто изнутри. Новый дворник берет лопату. Вы готовы? Ну, раз. Два. Три.

Король ворон

Наверно, кому-то не нравился инструмент. Должно быть, послушный ребенок окончил школу. Аллегро, адажио встали в ребенке колом, избавилась от пианино семья в момент. Конечно, отец облегченно вздохнул: «Беда, теперь мы поставим китайские тренажеры. Пора убирать килограммы ночного жора. К тому же давно западала одна педаль».

И вызвали грузчиков. Грузчики взяли вес, ругая искусство немыслимыми словами. Хотя обошлось, они спины не надорвали, но долгим и крайне мучительным был процесс. Соседи – ну нет – не пытались бомжа забрать. И вот пианино, украсив слегка окрестность, стояло почти неприступное, словно крепость. Смешная ворона сидела на нем. Бодра, нахальна. Довольна и мусоркой, и собой. Набивший оскомину фильм городских экранов. Потом все услышали музыку. Было странно, как будто привычные матрицы дали сбой.

Как будто не видел вообще ничего вокруг, сидел человек, вроде смутно знакомый даже. По виду – любитель рождественской распродажи. На миг замирал и опять начинал игру.

Брал новый пассаж, по лицу пробегала тень. На ветках лежали лохматых снегов волокна. Закончил концерт, глубоко поклонился окнам. С тех пор появлялся практически каждый день.

Спускался по лестнице в сером дрянном пальто. Держал неизменное яблоко (половину). Доев, деловито садился за пианино. И с клавиш срывалась не музыка – буря, шторм, бурлящая радость, ответ на любой вопрос. Безумие просто – шумело, плескалось, пело. Но кто-то однажды подумал: «А это дело». К бездомной «Токкате» фургон подогнал, увез.

Всем чудилось после – в штрихах онемевших крон, на стылой стене, на листовке, в пустом фрагменте – на небе на старом рассохшемся инструменте играет великий и древний Король ворон.

Варежка

Недосмотренный сон обнуляется ровно в семь. Поднимайся, беги на работу, разуй глаза. А тебе позарез надо в варежку. Насовсем. В бесконечную варежку, кто бы ее связал.

Но живешь молодцом, избегая ненужных трат. Выбираешь наушники, книги, улыбки, связь. Никакой из тебя самурай, мушкетер, пират. Твоя сказка закончилась раньше, чем началась. Правда, умным считаешься – прямо везде и сплошь. Даже флаг получил, только ветер погнул флагшток. Происходит дурацкая мелочь – бежишь-орешь. А потом наконец признаёшься себе: и что, чуть потуже затянется узел – и мне хана. Чуть побольше навалится горя – не унесу. Приезжаешь к друзьям, а там лес в серебре окна. Он почти заповедный. И дятел живет в лесу. Все стучит, проверяя на прочность дубовый ствол. И фонарь на окраине – солнечный печенег. А еще у тебя без тебя декабрист зацвел. Значит, жизнь продолжает идти, несмотря на снег. И летит самолетик – над миром, поверх голов, над зимой, чья душа не заправлена, как постель. Вот теперь и пришлют с голубями красивых слов, если надо, конечно. Ну, вроде бы ты хотел. Даже вроде – ужасно случайно – просил о том, а тебе присылали монетку, билет, браслет.

Возвращаешься в город – тебя улыбает дом. Обнимает котами. Ты в варежке. Ты согрет.

Ключ