Продавец туманов. Истории в стихах для городских мечтателей

Люблю такое, чтобы улыбалась. Сегодня будешь королевой бала, приедут гости: маг и трубадур. Сыграют скрипки, зазвучит тромбон. Ты здорово танцуешь, право слово. Я это узнавал у птицелова, пока он сам не улетел в Габон. Потом в Мадрид. Габон ему на кой? Гуляет, не страдает ностальгией. Мы, милая, приходим в мир нагими, чтоб обрасти печалью и тоской? Вопросов нет. Ответов вроде нет. Фонарь горит. Он никогда не гаснет. Короче, назначаю главный праздник: день твоего рождения на свет.

Я очень-очень-очень старый гном, и толку от меня, увы, немного. Прости за опоздание, ради бога. Могу, однако, сбегать в гастроном. Ты хочешь торт? Огромный вкусный торт? С цукатами, изюмом, черносливом? Драконы возвращаются к счастливым. Ко мне дракон вернулся, но не тот. Мой был потолще, то есть покрупней. Работает теперь на падишаха. Во многом, крошка, виновата шахта, я завязал и распрощался с ней. Я очень-очень-очень долго шел. Дракон помог, превозмогая хилость.

Все будет хорошо. Ты удивилась? Люблю такое, чтобы хорошо.

Смотри быстрей, а снег-то не дурак. Решил – и выпал, белый, настоящий. В квартире стало и теплей, и слаще (я три недели лопал «Доширак»). До ангела мне точно далеко, пророк и предсказатель я хреновый. Но раз уж Новый год – пусть будет новый. И кстати, кошки любят молоко. В любое время, часто, испокон. У них довольно шерстяное тело. Ах, у тебя собака? Тоже дело. «Привет собаке», – говорит дракон. Он мне как брат, он иногда как мать, он тоже на три четверти собака.

Люблю такое, и не вздумай плакать. Ну сколько тебя можно обнимать?

Метелица

Вот твоя боль, твой страх, и его излишек стал океаном. Вышел из берегов. Повырастали дети из детских книжек, папиных елок, маминых пирогов, запоминая мягкость кошачьей лапы, ржавый клинок, соломенные мозги.

Книги учили: если герой – за слабых; если помочь захочется – помоги, но не проси себе никакой награды. Знаешь, вообще про это не говори. Книги – они, конечно, не виноваты. Возрасту всех учили календари. В небо летит салют. Или, может, годы. Плыл твой кораблик «Завтра», присел на мель.

А госпожа Метелица где угодно, как заводная, любит плести кудель. Пой, госпожа Метелица, повитуха, добрая пряха, древняя мать портних. Облако снега, облако льна и пуха. Слышишь, калитка скрипнула, ветер стих. Тонкая ветка падает, как ресница. Санта, продай билеты в один конец.

Вот твой случайный крик превратился в птицу, эх, и горластым будет ее птенец. Только весной. Мороз созывает стражу: южный волшебник, северный атаман. А госпожа Метелица чешет пряжу, ну и тебя, ребенок, кладет в карман: лучше казаться глупым и несерьезным, чем раздуваться гордо, как рыба-шар. Падай в колодец, дурень. В колодце звёзды.

Сказка везде. Метелица вяжет шарф.

Кларк

За окошком белым-бело, время движется к Рождеству. Шеф собрал за одним столом самых главных по волшебству. В рюмках плещется не вода, чтоб спокойствие сохранять.

«В нашем городе, господа, неприятности. Да, опять. Не соскучились? Очень жаль. Надо быстро решить вопрос. Что там есть у кого: скрижаль, зелье, посох, печаль, невроз. Сорри, мальчики, понесло. Вероятно, сказал не то. В переулках таится зло. Злей не видел еще никто. Понимаю, плохая весть. Пригодится любой предмет. Добровольцы, наверно, есть?»

Добровольцев, конечно, нет.

Шеф серьезен, циничен, хмур, чуть рассержен и не женат. И качается абажур, и блаженствует тишина. Кларк – отрада седых матрон и любительниц красоты – тычет пальцем в соседа: он?

«А давай, дорогуша, ты».

Кларк выходит, чеканит шаг, у него невеселый смех. Он выносливый, как ишак, он действительно лучше всех. И его задолбали все: «Мы в тебя очень верим, Кларк». Да, особенно тот сосед. Стать бы маленьким, словно кварк, раствориться в толпе, пропасть, не отсвечивать, не шуметь. А не лезть к преисподней в пасть – и вообще позабыть про смерть. Кларк в разведку идет – не в бой. Зло хохочет из-за угла. Как же трудно не быть собой, если сильно боишься зла.

Кларк не воин и не герой, он волшебник, и это плюс. Вечно возится с детворой, но признаться, мол, я боюсь, – для него перебор уже. Мысли крутятся в голове. Кларк доходит до гаражей, он сворачивает левей, в переулок (ау, бандит), и летит, как снаряд, во тьму, понимая – ну вот, летит. Ощущая – хана ему. Окончательно, насовсем.

На другой стороне Земли бродит Кларк, и ему лет семь. Облака над ним, журавли. Абсолютно неведом страх и сомнения, что потом. Кларк – волшебник, не дым и прах, всемогущ. У него есть дом, мама, елка, подарков воз, сабля, пушка и вострый меч. Их должны принимать всерьез, опасаться подобных встреч переулки, где, правда, тьма (рядом старые гаражи). Кларк мечом тренирует взмах. Мрак трясется, вопит, дрожит. Кларк глядит на мальца в упор (с шумом рушится пьедестал). Очень стыдно, что с неких пор Кларк намного трусливей стал. Прислонившись спиной к стене, растекаясь, как молоко, просит Кларк: «Ты поможешь мне?» Улыбается Кларк: «Легко».

За окошком почти рассвет. Шеф доволен – какой успех. Кларку сорок волшебных лет. В семь он точно был лучше всех.

Дворник