Продажная тварь

— Что творит этот полоумный придурок? — спросила друг друга белая троица, вытаращив на меня глаза, не забывая при этом отхаркивать курево.

Самый молчаливый из них наконец встал на ноги, поправил футболку с надписью «Долой ниггеров с гонок NASCAR»[148], вытащил изо рта зубочистку и сказал:

— Так это ж «Болеро»! Негритенок насвистывает «Болеро».

Я возбужденно подпрыгнул и пожал ему руку. Конечно же, он был прав, я пытался воспроизвести шедевр Равеля. Может, я и не умел свистеть, но я всегда мог передать мелодию.

— «Болеро»? Ах ты паскудыш!

Это уже был папаша. Он выскочил из машины и направился в мою сторону с такой скоростью, что облако пыли вокруг него подняло собственное облако пыли. Он был зол: я не только не знал, как свистеть, но и не знал, что свистеть.

— Нужно свистеть как бабник. Вот так…

Продолжая нагло пялиться на девушку, отец издал такой оглушительно призывный свист, такой развратный, что у девушки завернулась красная ленточка в светлых волосах и поджались пальцы на ногах с аккуратным красным педикюром. Следующее слово было за ней. Отец стоял возле нее, весь такой черный и похотливый, а она не только нагло пялилась на него, но еще и нахально хватала его член через штаны и массировала ему промежность, словно изо всех сил месила тесто для пиццы.

Папа что-то быстро шепнул ей на ухо, сунул мне пять долларов, пообещав скоро вернуться, и они вдвоем сели в машину и рванули прочь по проселочной дороге. Бросив меня на суд Линча за свои преступления.

— Остался ли хоть один черный кобель, отсюда и до Натчеза, с кем бы не трахнулась Ребекка?

— По крайней мере она знает, чего хочет. Твоя тупая белая задница до сих пор не поймет, нравятся ей мужики или нет.

— Я бисексуал. Мне все нравятся.

— Щасс. Так не бывает. Или так, или эдак. Мужик запал на Дейла Эрнхардта, ну-ну[149].

Пока старые товарищи обсуждали всевозможные проявления сексуальности, я, спасибо, что живой, зашел в магазин купить газировки. Но там предлагали только один бренд и один размер: кока-колу в маленьких бутылках. Я отвинтил крышку и стал наблюдать, как танцуют и переливаются на солнце образовавшиеся шипящие струи углекислоты. Я не смогу описать вкус кока-колы, зато когда этот эликсир с пузырьками полился в мою гортань, мне вдруг стало спокойно на душе и я понял старую присказку, смысл которой прежде не понимал.

Сидят на автобусной остановке реднек Бубба, ниггер и мексиканец. И вдруг — БАМ! — из облака дыма возникает джинн. Поправил он свой тюрбан на голове и рубиновые перстни на пальцах и говорит: «У каждого из вас есть одно желание. Загадывайте». Ну, ниггер говорит: «Хочу, чтобы все мои черные братья и сестры оказались в Африке и чтобы земля питала нас и все африканцы смогли процветать». Джин взмахнул руками и — БАМ! — все негры исчезли из Америки и оказались в Африке. Тогда мексиканец говорит: «Ого, здорово! Хочу, чтобы все мексиканцы отправились в Мексику и чтобы мы жили хорошо, у нас было много работы и текила текла рекой». БАМ — и все мексиканцы исчезли из Америки. Тут джинн поворачивается к реднеку Буббе и спрашивает: «А ты чего желаешь, белый господин? Твое слово для меня закон». Бубба смотрит на джинна и спрашивает: «Так говоришь, теперь все мексиканцы в Мексике, а ниггеры в Африке?» — «Да, господин». — «Ну, что-то сегодня жарко. Я, пожалуй, хочу колы».

Вот какая вкусная была кола.

— С тебя семь центов. Оставь деньги на прилавке, мальчик. Твоя новая мамочка скоро вернется.

Десять бутылок и семьдесят центов спустя не появились ни моя новая мамочка, ни мой старый папочка, а мне ужасно захотелось ссать. Парни на заправке продолжали играть в шахматы: курсор того, что нас обслуживал, нерешительно колебался в углу доски, словно от следующего хода зависела судьба всего мира. Потом он пошел конем.

— Не пройдет у тебя фокус с сицилийским гамбитом, диагонали на фиг открыты.

Мочевой пузырь был готов разорваться, и я спросил у черного Каспарова, где туалет.

— Только для клиентов.

— Но мой папа только что у вас заправлялся.

— Вот твой папа может хоть обосраться. А ты пьешь колу у белых, как будто у них лед холоднее.

Я кивнул на кулер, уставленный точно такими же бутылочками:

— И почем?

— Один доллар пятьдесят центов.

— А через дорогу по семь центов.

— Покупай у черных или хоть обоссысь. В буквальном смысле.

Выиграв по очкам, черный Бобби Фишер сжалился надо мной и указал на автостанцию вдалеке:

— Вон, видишь остановку? А туалет рядом в хлопкохранилище.