Продажные твари

— В общем, так… Лене Дурику эта Ася досталась от другого… коллеги. И тот вспомнил, что она то ли родом, то ли приехала подзаработать из Козловска. Года полтора назад. Жалоб на нее не было — наоборот, спрос наблюдался, постоянные клиенты, прибыль, хотя внешне ничего особенного, малышка, тип на любителя. Но дело знала. Проработала месяца три. Потом Леня Дурик ее у… этого коллеги за долги взял. Мне передал, как бы сказать… в аренду, если так, по-простому выражаться. За процент. Вот, все вам сказала начистоту. Надеюсь, вы свое слово сдержите и оставите меня в покое. Где она сейчас — клянусь, понятия не имею. Может, в Козловск вернулась…

Кадык проснулся, вспомнил, что не один и на цыпочках подошел к дивану, где спала Ася. Он долго смотрел на нее, вспоминая вчерашнее странное чувство. И убедился, что за ночь оно никуда не пропало. Даже наоборот.

Кадык имел немало женщин. Всю жизнь, с юности, женщины нужны были, чтобы их иметь или использовать в хозяйстве, в быту, в деле. Одна попалась особая. Ее Кадык полюбил. Нет, не так, неправильно: она устроила больше других прежних, и он испытал привязанность. Она была старше на пять лет, силою и выносливостью в постели под стать ему, а характером подстать ему по природе: молчаливая, несуетная, не спорящая. Была б другая жизнь, другая работа — может, и женился бы. Она была удобная, он ее уважал.

А тут…

Он глядел на эту подвернувшуюся ему девочку — женщину с детски-мальчишеским лицом и длинными темными ресницами, и ему нестерпимо хотелось прикоснуться к ее щеке, к волосам, потрепать за ухом, как ластящегося щенка, поправить сползшее одеяло, подтянув его под розоватый подбородок, чтобы ей было теплее.

«Это что, Кадык? — спросил он себя. И подумал: — Она как ребенок. Но ты хочешь ее как женщину. И ты бы взял ее без грубости, в четверть силы, чтобы не сделать больно. И ты возьмешь ее так. Это нежность. Сечешь, Кадык? То-то и оно».

Ася открыла глаза, посмотрела на него сквозь сонную, хмельную поволоку. Медленно прояснился вчерашний вечер, но быстро отреагировала плоть. Она отбросила одеяло, прижалась, поцелуй показался Кадыку настолько мягким, сладким, топким, что у него, может быть, впервые в жизни от прильнувших женских губ закружилась голова.

Потом была нежность, как умел и мог он ее выказать в постели, осторожные, до восторженной дрожи в железных бицепсах и пальцах прикосновения к ней, и ее ответы, распалявшие до неудержимого, травмоопасного желания вонзиться и ударять, ударять, врываться снова и терзать, взрывать изнутри, но… нет, он гладил и ласкал опять и опять, целовал никогда доселе не дрожавшими при этом губами, и не хотел, чтобы это кончалось, боялся, что это кончится, но предел наступил, и от его ударов она взошла к своей предельной высоте, и он услышал… громкий стон, сдавленный выдох облегчения. Но было в этом стоне что-то… странное, какой — то оттенок то ли страдания, то ли разочарования. Впрочем, он чувствовал себя таким счастливым, что не придал этому никакого значения.

Это происходило в середине апреля 2010 года. До начала кровавых событий в Славянске оставалось два с половиной месяца.

Списки Пилюжного и Паши Суздалева были идентичны. Еще бы: те, кто пробивал по базе, одновременно получили два одинаковых приказа от двух инстанций: от управления следственного комитета и от руководства славянского МВД. Вот такой курьез, если не абсурд, сопровождал розыскные мероприятия, предпринятые по линиям силовых и теневых структур!

Аж триста девять белых «копеек» бегали, ползали или гнили по городам и весям, дорогам, просекам и гаражам Славянской области. Двадцать четыре города и городка, четырнадцать крупных поселков и сел, восемь мелких. И это еще без самого Славянска, который оба сыщика решили пока не трогать: и так уж слухи могли пойти, что белые «копейки» тормозят.

Берем провинцию. Но все равно кошмар. Если можно было бы сразу отбросить стариков, женщин и пацанов при деньгах, купивших «у соседа за гроши покататься для понта» — осталось бы всего ничего. Но доверенность мог дать кто угодно.

Оба старались не думать о сценарии, при котором «Александр Васильевич», не снимая с учета, пригнал тачку из дальних мест и поставил на глухой прикол в один из тысяч старых гаражей, чтобы только для дел. А еще оба с ужасом представляли картину: убийца специально перекрасил тачку в белый цвет накануне преступления, а потом — снова в родной: зеленый, красный, серо-буро-малиновый. Конечно, маловероятно, но тогда — безнадега полная.

Правда, у Паши было маленькое стартовое преимущество. У Паши была Марьяна, а у Марьяны — шанс обнаружить предполагаемую пассию убиенного Миклухи в районном центре Козловске, откуда она якобы явилась в мир большой продажной любви, в шумный мегаполис. А вдруг и он там, рядом?!

Паша рвался выйти на контакт со своими помощниками-конкурентами и привести все к разумному неофициальному сотрудничеству в рамках, разумеется, только розыскных мероприятий. Кудрин запретил.