Продажные твари

Марьяна оторвала взгляд от точки на стене, с трудом преодолев этот свой симптом кататонии, перевела глаза на Пашу и очень спокойно ответила:

— Темпераментом не вышла. А это нас не интересует. Нас даже Голышева недолго привлекала, а уж у нее-то… Нас даже Анна Саидовна Салахова больше двух месяцев не продержала, а она, между прочим, в постели с ним с ума сходила. Про Леночку Тутышкину я просто молчу.

Паша смотрел на Марьяну, словно подросток, которому впервые в жизни показали акт в натуре. Он был заворожен ее откровениями, но совершенно не понимал, к чему она клонит и какое это все имеет отношение к поиску убийцы.

Марьяна ответила на его немой вопрос вполне внятным, громким:

— Что Гукасова? Нашли эту Асю?

— Пока нет. Ни этот ее Ленька Дурик, ни другие партнеры не знают, где она. У девиц своих расспрашивала — тоже не знают. Говорят, не видели давно, больше чем полгода. Если по времени, то после убийства Миклухи не видел никто из опрошенных. Настораживает.

— Давай найдем эту Асю, Пашенька! Он с ней долго был. Давай найдем!

С этими словами Марьяна извлекла из ящика своего рабочего стола лист с фотороботом Аси, составленным со слов Гукасовой. Судя по тому, как приблизительно совпало ее описание с реальной Нелли, здесь тоже не стоило рассчитывать на верность принципам классического реализма в отображении натуры. Придется заставить еще нескольких коллег этой Аси поработать у компьютера.

— Не знаю, какое чувство — седьмое, десятое, двадцатое говорит, да нет — просто долдонит мне: нам надо ее найти, надо найти. И все прояснится. А пока, Паша, я не понимаю, но догадываюсь. Кажется, догадываюсь…

— О чем?

Марьяна встала, собрала бумаги и молча пошла к выходу, бросив через плечо: «Извини. Пока!»

После звонка на мобильный с того света прошло изрядное количество дней. Но воспоминание об этом продолжало держать за горло, не давало свободно дышать. Он поступил тогда мудро, осмотрительно, правильно, единственно допустимым образом.

А теперь, когда все было позади, его нестерпимо мучило, терзало, донимало, как назойливая зубная боль, желание проверить. Проверить и убедиться. Желание абсолютно иррациональное. В свете предстоящего отъезда навсегда, в отблеске огня, сжигавшего мосты, — желание глупое, вздорное, более того — все же немного опасное. Он уговаривал себя, что сделает это за два-три дня до самолета, если уж зудит. Он убеждал себя, что пошло оно все к чертям, какая разница… Но саднило!

Сегодня он мог позволить себе приехать к середине дня — с утра его график был свободен от заседаний, совещаний, процессов, встреч с прокурорами и адвокатами. Он сказал, что почитает материалы дома, дал водителя Лерочке, сиделка повезла ее в Славянск к эндокринологу и на анализы. Приедут к часу.

Олег Олегович спустился с крыльца и стал медленно прохаживаться вокруг дома почти вплотную к наружным стенам, внимательно вглядываясь в каждый сантиметр той бороздки, что пролегала между фундаментом и крошащейся бетонной отмосткой шириной сантиметров тридцать. Она была столь часто испещрена трещинами и попорчена сколами, что при дожде толку от нее как от козла молока, только хуже делает: вода просачивается, застаивается, проникает под фундамент, потихоньку пробирается в подвал. А зимой совсем худо.

Он обошел вокруг дома три раза. Он ничего не заметил, и ни в какой точке не кольнуло воображение. Тогда он продолжил осмотр, расширив обзор на двадцать-тридцать сантиметров от рваных краев отмостки. Ровная трава, пара тонких полусгнивших досок, неубранная горка ветоши, им же собранной, четыре ступеньки крыльца, опять ровная трава… — все!

Он прошелся по всему участку, внимательно осмотрев каждый клочок земли. Он не нашел след, примету, признак, которые искал. Он не смог представить себе, где это могло быть. Весьма вероятно, что ничего и не было.

Он заставил себя уйти в дом, сел в любимое кресло в кабинете у окна и вдруг вспомнил давний-давний разговор, нет — не разговор даже, обмен репликами между двумя водителями в ГАИ. Это было в молодости, когда служил еще в милиции. Он, помнится, заглянул туда получить какую-то бумагу на их отдельский патрульный «жигуленок». Один мужик, пожилой, спросил у молодого парня, стоявшего рядом с ним в очереди к окошку:

— Страховать-то свою будешь?

— Да на хрен! — отмахнулся парень. — Я вожу аккуратно, не гоняю как некоторые. А потом, если все нормально будет, если жив-здоров, — обидно же думать, что бабки на ветер выкинул.

— Эх, паря, прости за грубость, конечно, но дурень ты, я смотрю.

— Это почему?

— А ты соображаешь, для чего страхуются люди?

— Ну, как… — чтобы деньги вернуть, если что. Или если на смерть — семье достанется.

— Нет, браток! Умные люди страхуются, чтобы радоваться. Чтобы получить удовольствие в конце срока, когда убедился, что жив и в порядке.

— Не понял!