Продажные твари

Паша снова прикрыл глаза, мельком подумав о том, как обидно не верить таким попрошайкам, коих развелось до черта, работают на хозяина и бизнесом этим подрывают последнюю веру людей в какие-то святые ценности прошлого. «Здоровенный такой, не старый еще, неужели военкомат не мог позаботиться?! Сволочи они все — таки! Ладно, дам. Ему процент перепадет или хоть покормят». Он открыл глаза и полез в карман в тот самый момент, когда слепой получал свое «Христа ради» монеткой от сидящей напротив сердобольной старушки. Паша заглянул на дно шапки — сколько набрал: необъяснимое, праздное любопытство. Там валялось несколько жалких монет. Взгляд остановился на большой красной руке, державшей ушанку. Профессиональный глаз человека, увлекавшегося когда-то боевыми искусствами, заприметил внушительную, мясистую фактуру ребра ладони. Такие набивают долго, годами. Такими доску сантиметров в десять, как щепку, перешибают. Серьезный когда-то был мужчина!

В этот момент слепой получил от бабки мелочь, сделал шаг вперед и повел палкой вправо, как бы нащупывая проход. Нога Паши чуть выступала за линию скамеек. Он хотел, было отдернуть ее, чтобы слепой палкой не задел или не споткнулся, чего доброго. Но палка волшебно прервала движение, замерла сантиметрах в пяти от Пашиного башмака, словно сама была зрячей и поостереглась обеспокоить.

«Вот так слепой!» — отметил про себя Паша, выудил из кармана пятидесятирублевую купюру и мягко, не касаясь шапки, бросил на дно. При этом еще раз, уже почти в упор поглядел на ребро ладони, а потом и на второе, не менее грозное.

Что-то щелкнуло внутри, и рефлекторно перехватило дыхание. Так у Паши бывало всегда в предчувствии открытия или опасности.

«Спасибо, браток!» — хрипловатым низким голосом поблагодарил слепой и протянул руку с шапкой к Пашиным соседям. Те не отреагировали. Зато мысленно отреагировал Паша:

«Стоп! Почему «браток»? Откуда знаешь, что мужчина? Я молчал. Как почувствовал купюру? А зрячая палка… Да ты сам зрячий! Таких много, работают под слепых. Но опыта нет. Увидел пятьдесят, столько редко дают. Поблагодарил в порыве. Руки каратиста. Ребра ладоней. Высокий. Линия скул? Похоже. Форма ушей? Похоже. Рост? Очень похоже. Борода не выбрита, голова бритая. Зачем, почему? Вшей боится? Зачем в холод голова бритая? Спокойно, Паша, только спокойно…»

Слепой уже продвинулся к следующей скамье, оставалось еще две, и он перейдет в другой вагон. Паша мысленно еще раз напомнил себе, с кем он, возможно, имеет дело. Словно желая заправить шарф поглубже под кожаную куртку, он просунул руку до подвешенной сбоку кобуры, аккуратно отстегнул ее и поставил пушку на боевой взвод. При этом громко кашлянул, чтобы «помочь» поезду заглушить щелчок затвора. Посмотрел на часы, потом в темное окно, зевнул, поставил сумку на колени, расстегнул молнию, словно собираясь что-то оттуда достать, застегнул снова. На самом деле, если не считать подготовки пистолета, он машинально производил какие-то действия, лихорадочно выстраивая план.

«Вдруг не он? Ничего страшного. Извинимся. Остановка минут через пять, станция Белая. Если он — выходить не будет. Точно едет до конечной, до Торовска. Там узловая. Скорые поезда на запад и на восток. Где брать? Здесь, в тамбуре, шандарахнуть сзади пистолетом по затылку и связать. А если не он? Неприятности, позор, скандал: слепого покалечил. Позвонить дежурному в Славянск. Дать приметы. Пусть встречают в Торовске на платформе. Я сзади, страхую. Брать резко, жестко, человека три минимум. Предупредить, что вооружен. Наверняка вооружен. Если не он, по крайней мере башку не разобью неизвестно кому. Там возьмем. Если что — извините, бывает… Компенсируем как-нибудь. Решил. А вдруг раньше выйдет? Вдруг меняет электрички, страхуется. Он же ас, не забывай… Вообще-то и я не пальцем деланный. Тоже могу досочку перебить и шею сломать. Но надо наверняка, а вокруг люди. Так, до Торовска еще четыре остановки. Сейчас моя-Синицино, потом короткий перегон и — Поляны, потом еще короткий и Ленино, и конечная — Торовск. Впереди два вагона. Вряд ли назад пойдет попрошайничать. В первом засядет, а потом? Выйдет до конечной или нет? Отставить. Решаем так: курю в тамбуре, слежу, продвигаюсь во второй, мимо него, дальше в первый. Оттуда контролирую. Если выходит до конечной — буду брать сам. Если в Торовске — прозвоню, они успеют подготовиться. Заметано».

Паша услыхал, как открылась и захлопнулась дверь вагона. Дотсчитал до десяти, встал, доставая сигареты, медленно пошел к тамбуру. Открыл дверь.

Взгляд направо, налево. Слева у двери вагона стоял слепой, курил. Паша решился. Он щелкнул зажигалкой, со вкусом затянулся и встал напротив слепого, по другую сторону двери. Они были одни.

«Все к черту! Играю сам и сейчас!»

— Хорошо, я тебе расскажу, — с тихой обреченностью произнесла Соня. — Мне уже наплевать. Его не вернешь, ничего не вернешь. Жить я все равно не хочу, надоело. Он меня уничтожил. Только… убери его!

Марьяна встала, чтобы снять фото со стены.

— Нет, стой, не надо, пусть висит. Пускай слушает…