Продолжая движение поездов

Серое не проснувшееся небо сыпалось какой-то мелкой дрянью, полудождем-полуснегом, на асфальте слякоть. Странно, но, выйдя из поезда, Катя перестала дрожать, ей стало тепло и легко, она прятала нос в щекочущем мехе шубы. С удовольствием уюта и женственности скашивала глаза на мелкие капли, зависающие на ворсинках.

На остановке не было никого, кроме Кати и Ленки. Утро пятницы, час пик в эту сторону – к вокзалу, к центру. Им в другую. Автобус, еще теплый от потной толпы, впустил их. Подошла толстая кондукторша. «За проезд, девочки!» Катя полезла в сумку за портмоне.

– Кать, успокойся. Что я – копейки эти не дам?

Ленка достала из кармана и протянула кондукторше страшно измятую купюру, та взяла, отсчитала мелочью сдачу и отошла от них, устало качая обтянутыми гамашами бедрами, в своем печальном фартуке с деньгами. Автобус тронулся.

– Ты как? – спросила Катя через некоторое время.

Ленка в ответ поморщилась.

– Слушь, давай я потом, дома все расскажу. Давай ты рассказывай, потому что эти письма, ты же в них ничего толком не пишешь, одни цитаты, чему вас только там учат, на вашем ромгерме.

Катя узнавала ее в каждом слове, в каждом движении. Резкие, но незавершенные жесты, рваные интонации, отсутствие шапки и перчаток в эту дурную погоду.

– А что у меня может быть? Учусь, учусь. Курсовую мучаю – или она меня. С Вадимом вот опять поссорилась.

– Я всегда говорила, он тебе не пара.

– Ой, у нас раз в месяц эти ссоры, ну и что, мы уже о свадьбе подумываем, между прочим.

– Ты что, серьезно?

– Да нет, пока нет. А чего от добра добра искать? В нашем женском монастыре прынцы не водятся!

– О, если уже ты говоришь, что тебе трудно кого-то искать, с твоими-то внешними данными, то я уже не знаю!

Они расхохотались, как хохотали раньше: во весь голос, в два полных голоса.

Потом говорили об общих знакомых и друзьях. Как бы то ни было, Катя тоже выросла здесь. А остался мало кто, все разбежались: география от Пекина до Бостона, не говоря о местных приличных городах. Затем о Ленкиной затяжной ссоре с родными, хотя эту скользкую тему Катя затрагивала невесомо, осторожно: слишком близка другая, еще более скользкая тема, поскользнешься на ней, упадешь – не встанешь…

Катя обожала Ленку с детства, со второго класса, с первого взгляда, и знала ее хорошо. Нельзя сказать, чтобы она не ожидала от Ленки такого, но одно дело – поэтический треп под рок-музыку, подростковые игры, другое дело – узнать, что… Ей было мерзко формулировать, даже мысленно.

Наконец они подошли к подъезду, Ленка тащит ее наверх, открывает дверь ключом. Катя чувствует, что что-то неуловимо изменилось в захламленной квартире с тех пор, как она была здесь в последний раз.

– Вот вышвырнут меня скоро, буду на вокзале жить, – смеется Ленка.

– Нет, я тебя к себе заберу.

– Вытирай ноги, я с утра убирала.

– Когда – с утра? Ты что, среди ночи вставала?

– Ничего, я со своей работкой уже нормально спать отвыкла. Иди руки мой, будем завтракать.

Катя сняла шубу, привычным движением повесила на крючок, на который вешала свои куртки и дубленки всегда, когда бывала у Ленки. Сколько раз она бывала здесь. Знала запах, знала каждое пятнышко на обоях, каждый гвоздь, а гвоздей было много: хозяйка квартиры, бабулечка-вдова, забрала с собой репродукции, а Ленка с ее гражданским мужем Игорем так ничего и не повесили. Ноги все-таки замерзли. Мерзкая слякоть.

Ленка поставила на газ чайник и сковороду, разбила четыре яйца – завтрак на двоих – и скорлупки с синими печатями бросила в мусорное ведро.

Сидели за столом молча, пока шипела яичница. Катя положила озябшую руку на Ленкину и смотрела, как смешно получилось: ее собственные пальцы с перламутровым маникюром перемешались с Ленкиными тонкими пальцами, на которых торчали широкие костяшки, и ногти, жесткие, но какие-то детские, с большими лунками, были неровно обрезаны. Катя усмехнулась про себя – она уже не помнила, есть ли у нее самой лунки на ногтях. Надо посмотреть, когда снимет лак.

Яичница готова, они опять болтали о чепухе, Ленка все время улыбалась, словно вдруг стала счастливой. Катя была счастливой. Потом пили чай.

Ленка рассказывала анекдот, она подперла подбородок рукой, рукав сполз. Катя вздрогнула, увидев рваную розовую полосу через запястье. Сердце упало – она больше не слушала, о чем говорит Ленка, и не была счастливой. Стало неуютно, языку – скользко, ей захотелось домой, в постель, лицом в подушку, включить телевизор, радио, пылесос, закрыть уши. Она вспомнила, для чего и почему приехала, и вспомнила, как ехать не хотелось. Как фальшивила в телефон этой Ленке, которая не знала, что она все знает. Ну, может, не все. О Ленкиной попытке самоубийства.