Продолжая движение поездов

Только когда девочка проплыла метров тридцать, ей наконец стало слышно музыку со светящегося плоского кораблика: звуки растекались по всей полированной глади моря. Мария вовсе не мерзла в холодной воде. Ей было видно, как внизу фосфоресцирует планктон. Она вытягивала руки и передвигалась резкими рывками и замирала, как огоньки под ней. А один раз окунула голову и посмотрела на свои ноги, зеленые и расплющенные в воде, умора, но все-таки свои; и не удивилась, что ночью вода прозрачная. Когда Мария устала плыть, до берега было еще далеко, поэтому она перевернулась на спину – так всегда легче, вода сама держит, и можно вообще не плыть, а лежать и медленно качаться. Когда прекращает ощущаться вода, нет ничего, кроме круглого неба, потом шарообразного, вокруг, везде, усеянного огнями разной величины и яркости, на разном расстоянии (такие звезды из темноты, живые). Она где-то уже об этом читала. В книге «Жизнь после смерти» (ей давала почитать мама), там написано, что так ощущают умершие: висят, колышутся в космосе, звезды – это тоже души умерших, они взрываются, когда сердятся, и делятся светом, который не могли испускать при жизни. А сейчас качаются, потому что качается вода. Они приближаются. Она летит. Слева висит комета с маленьким хвостиком.

Темный дельфин выпрыгнул рядом, пролетел над ней, упал носом в воду, высунул свое странное узкое лицо с открытым ртом, с зубами. Они были знакомы. Дельфин тонко-тонко заговорил, то и дело срываясь в ультразвук, – Мария все равно не проснулась. Он толкнул ее носом. Вздохнул маленьким фонтанчиком. В конце концов решил донести ее до берега спящей. У дельфина была поразительно обаятельная улыбка.

Когда уже не хотел будить, она проснулась случайно, уже на мелководье, в устье впадающей в море речушки. Мария поднялась на ноги, погладила дельфина, поластилась. Но играть ночью не получалось. Они попрощались. Мария пошла пешком вверх по руслу. На берегах речки были устроены пляжи, где отдыхающие загорали изысканным лунным загаром, безмолвные. Лежали в непринужденных застывших позах, на животе, на спине; мазались кремом от лунных ожогов, играли в карты. Некоторые ели. Кто мороженое. Кто гамбургеры. Их плохо было видно в полутьме, и они не замечали Марии.

Даже дети, что у самой кромки воды строили песочные замки, играли мячами, надувными кругами, – не обращали на нее внимания. Ей остро-остро хотелось быть с ними, играть. Они смеялись. А если не смеялись, им просто было интересно. Такие мячи – яркие, красивые. Шептались все время между собой. Одним словом – дети. Но она не отсюда. Мария, спрятавшись за горой песка, по колено в воде, остановилась посмотреть. Ей бы такой мяч! Она одна, всегда одна, без мяча, без пластмассового грузовичка. Только учителя: балета, китайского языка, шахмат, скрипки, рисования… Но есть мальчик с белыми волосами, с которым можно играть. Брызги разлетались в свете луны. Разлетался мокрый песок. Водичка капала, плескала. Может, они, эти дети, хотят кого-то утопить?

Мария наконец поняла, что с ними не так: они счастливые. Счастье отвратительно. Жизнь царапает людей, и так должно быть, но люди не должны притворяться, что всем довольны, даже если рады, когда царапает, а не режет. Счастливыми можно быть в отпуске или в старости. Но эти – в отпуске, им можно.

Черный волк вышел из леса, принюхался. Брезгливо морща морду, прошел мимо бледных людей, которые с безразличным удивлением реагировали на его звериный запах и прикосновение. Он шел к Марии. Волк прыгнул в речушку, подплыл к девочке. Раскрывая ее инкогнито, сказал: «Мария. Здесь глубоко, а ты делаешь вид, что идешь по дну, хотя на самом деле дна под ногами нет». – «А мне так нравится!» – «Наверное, ты спишь и это тебе снится, потому что так не бывает». – «Тогда я проснусь».

И опора уплыла из-под ног, Мария падала. И ударилась подбородком о крышку стола. Подняла недовольное лицо, собираясь заплакать. Но ей ведь уже исполнилось одиннадцать лет, одиннадцатилетние не плачут так легко. Перед ней были люди, которые беззвучно танцевали на палубе яхты. Наклонялись и подпрыгивали. Похожие на прозрачных клещей. Она заговорила сама с собой. Шепотом. «Прошлым летом меня укусил клещ. И что? А ничего, пошли к врачу, он дал такую мазь, от нее рана заживает, только кожа, где помажешь, синеет и облазит. А вообще я могла умереть. Врач сказал. Если бы я не пришла, пришла на два часа позже, я бы обязательно умерла. Еще я нашла золотую серьгу. Это мне мама дала. А до того я потеряла золотую цепочку. Я ее уже не найду? Где же мне их искать! Потом, я уже пробовала крысиный яд. Он такой, почти сладенький. Конечно, иначе крысы его ни за что не ели бы. Такой желтый. Мне даже не промывали живот? Нет, мне ничего не сделалось. Я же чуть-чуть попробовала. Если бы пришел папа, мы бы поплыли на лодке к рифу. А мама и не знает, что мы к рифу плаваем. Мама не знает, что папа недалеко поселился».