Продолжая движение поездов

Подошла мама в вечернем расшитом платье, с чужими накрашенными глазами, и сказала: «Что-то Машенька уже совсем носом клюет. Беги, золотце, спать, пожалуй. Только не забудь помыть руки и лицо! Уже поздно… И зубы не забудь почистить!»

Она все еще была послушной девочкой. Хотя и лицо, и руки мыть, притом с мылом, это чересчур, это терзать свою плоть и суть.

Но Мария послушно встала и пошла в каюту, и пока она шла, прошло десять лет, потому что она заблудилась, не туда повернула, попала в мамину каюту; и за это время у нее появился жених, молодой человек с белыми волосами. Свадьба была назначена на следующий день. Мария не спала всю ночь: неуютно в пустой кровати, без игрушек; встала утром, без пятнадцати пять, и посмотрела в зеркало. В нем отражалась достаточно свежая девушка с правильными чертами лица, слегка сонная, мягкая и равнодушная, как кошка. А за лицом (позади) в зеркале отражалась бесконечность неподвижного моря. Она смотрела и не могла насмотреться. Только собственные глаза ей не нравились – неподвижные, как у фарфоровой куклы.

К ней пришли шумные подруги (имен их Мария еще не запомнила), а одна прикатила на колесиках манекен, на который было надето платье Марии. Невеста подошла к искусственной женщине, дотронулась до пластмассового рта и запачкалась помадой. «Надо поменяться одеждой», – посмеялась она. Что-то эта помада показалась плохой приметой. Платье осторожно сняли с манекена, а с Марии – ночную сорочку, и платье надели на Марию, а сорочку – на манекен.

Длинный шлейф из парчи не помещался в каюте, на несколько метров вытягивался в коридор, свисал из иллюминатора и снаружи болтался в воде. Маленькие чернявые девочки с пробивающимися из лопаток крыльями, в дурацких синтетических праздничных платьях, пришли нести шлейф. Волосы Марии подняли и всю ее, от прически до кончика шлейфа, который увлеченно грызли молодые рыбы, накрыли красной вуалью.

Венчание было назначено в соборе, построенном прямо на воде, вырастающем из моря. Высокие башни белого камня. Море вокруг собора всегда спокойное, даже если бушует шторм – вокруг него гладко. Добраться до него можно лишь на лодке. Подплываешь, и наплывает тишина. Сколько бы людей ни было внутри, слышен только плеск воды. Вплывая в собор (вода и внутри), оказываешься не в большом нефе, а в укромных перегороженных коридорах. Плывешь. Пол под водой украшен драгоценными камнями. Свод высоко, витражи роняют синие и желтые лучи в воду. На стенах мозаики. Проплываешь дальше и не знаешь, как добраться до центра.

Жених уже там. Ждет. Нервничает. Но даже нервничает он элегантно. Живой, но все же прекрасный. Прекрасный, но все же живой. Именно это пробирает до самого нутра: такой совершенный, что не верится, что он настоящий. Красив, как никогда, блестят серые глаза из-под белых прядей.

Долго говорил священник – в золотых одеждах, сгорбленный, голубые глаза затянуты старческой пленкой, не поймешь – очень добрые (как и должно быть) или лживые. Но голос хороший, без срывов. Красивая церемония. Она видела все в алой дымке, смотрела из-под своей фаты, точно из яйца, и было жарко, душно в этом закрытом красном субпространстве, полном собственного дыхания и запаха, и старалась дышать не слишком часто. Скорее бы поцелуй, когда наконец уберут эту пленку. Мария совсем не видела гостей. Боковым зрением она могла различить только шляпки и прически. Хотелось обернуться, посмотреть, кто же пришел ее поздравить, и вообще пришел ли кто, есть ли там кто за спиной, могут ли живые люди быть совсем беззвучными, почему она слышит только священника да шорох вуали… Но лишнее движение запечатлелось бы навечно на видео, испортило бы весь брак. И Мария не моргая смотрела на жениха, в его серые глаза, теплые к ней. Сегодня, уже сегодня… На его слегка впалые щеки – почему впалые, недобрые, нежный к ней, каков же он с остальными?

Наконец молодые произнесли по очереди дрожащее «да», Мария радостно выдохнула, наконец жених, едва не запутавшись в прозрачной ткани, поднял фату, обнажил белизну ее наряда, и она услышала коллективный вздох облегчения и радости, если это не был вздох моря, потому что для людей слишком стройно; наконец жених потянулся к ней, чтобы поцеловать. Но, раскачавшись в своей лодочке, она отклонилась, оступилась и полетела в воду. Испуганно хлебнула, затекло в нос и защемило, в уши; а она ничего не могла поделать в своем тяжелом платье, и волны понесли ее в море, затем в океан. Падая, она распорола руку о храмовую резьбу, представляющую поля Царствия Небесного, и капля ее крови успела упасть в приготовленный бокал с шампанским.

Священник молча поднял руку, потом успокоил гостей, сказав, что этой капли достаточно для брака. Тогда жених закатил рукав и, достав маленький кинжал (совсем маленький, как брелок), вскрыл себе вену, чтобы его кровь пролилась в бокал и смешалась с ее кровью и с шампанским. Он не позволил перевязать себе руку и впоследствии умер. Все ушли. Только алая вуаль осталась в воде.