Продолжая движение поездов

Молодой человек тоже не замечает, он никогда не входил в соборы, и не качался под куполом в свете, и никогда не отдавал свое кровообращение под власть голосов органа. Он не знает, что сегодня в кафе познакомится с молодой женщиной, похожей на его ангела. О башнях думает лишь о темных, набухших дождем, мрачных и опасных – потому что такая работа, днями он шатается по городу в вытертой куртке, в которой заметнее, чем без, как перекошены его лопатки (проблемы с позвоночником), и все ему кажется, что одна из башен вот-вот повалится на него и задавит.

* * *

Дождь постукивает, не разбирая, по крышам церквей и обычных домов, например одного, недалеко от площади, в котором на кровати, на смятых подушках и одеялах лежат женщина и мужчина, очень молодые. Лицом друг к другу, в похожих, несмотря на разницу в строении тел, позах – на боку, подогнув колени. Они молчат, на лице женщины улыбка, обращенная внутрь, лицо молодого человека не читается, как серая соборная кладка, которую видно в окнах, за текущим по стеклу дождем. Молодые люди смотрят друг на друга, но скорее друг мимо друга, иногда едва заметно шевелятся – меняют положение позвоночника, почти не меняя позы. В комнате тепло, уютно, как в сердцевине тыквы.

Но тут здание сотрясает воздушная волна, и новая волна – уже с другой стороны: вечер, бьют колокола – одна церковь, другая… Теперь собор. Глубокий низкий звон заполняет город, проникает в музеи – до самых интимных и чувствительных мест на полотнах, проникает в частные квартиры, где кто-то вертится на кухне, собирая маленький нездоровый ужин, звон не оставляет ничего светского, ни одного уголка, где прячется городская крыса, знающая все яды и умеющая читать объявление: «Осторожно, крысиный яд, следите за детьми и домашними животными». И в планетарии гаснут искусственные звезды, оставляя посетителей в первозданной тьме ортопедических кресел познавать первичные звуки, и поверхность большого озера колышется, идет волнами, и качается над озером мост, и дрожат опущенные в воду ветви ив, и растерянно застывают животные в зоопарке. Рассеянная в воздухе вода усиливает небесные вибрации.

Мужчина и женщина на кровати теряют покой, ищут, шаря руками, наталкиваются друг на друга, прижимаются друг к другу, но, из-за того, что без плотского желания, только мешают, неприятно попадают пальцами друг другу в глаза, в ребра и начинают подозревать, что только мешали друг другу в этой жизни, с тех пор как познакомились в солнечный день, который давно кончился, еще весной, и не повторится, и ничего не остается, как расстаться.

Но стены дрожат от колокольного звона, и страшно в одиночку. Через четверть часа возвращается глухая тишина дождя, сквозь которую пробиваются голоса прохожих снизу.

Молодая женщина встает и подходит к окну.

* * *

Превратиться в ворону проще всего. Когда она взбирается на подоконник и приподнимается на коленях, испуганный прохожий внизу шарахается в сторону и, спрятав лицо под большим черным зонтом, торопится уйти. Она садится на корточки.

Главное – прижать ноги как можно плотнее к животу. Потом раскрыть руки – и воздух ощущается плотным под ними, и ворона взмывает с подоконника, кричит отрывисто, кое-кто из своих откликается – ее принимают. Она летит через низкое небо, не замечая дождя, быстро оставляет позади дом с гулкой квартирой, где молодой человек, еще сонный, закрывает окно. Приземляется на верхушку облетевшего клена, но тут же поднимается снова, летит выше, опускается на крышу собора. Здесь она может глубоко вдохнуть туманящийся, клубящийся воздух, не желавший попадать в человеческие легкие в душной комнате, и выдохнуть. Наконец можно надышаться.

Свобода.

Другая ворона подлетает – спускается к ней с башни, кратко спрашивает. Она отвечает. Другая ворона говорит. «Бытие, небытие, птица, голод». Ей все понятно – что же тут не понять. Свобода и есть голод, вечный голод. Голод и есть смерть. Смерть и есть свобода. Вторая ворона расправляет крылья, улетает – заметила пакет из-под гамбургера на брусчатке, надеется на остатки.

Она смотрит сверху, наклонив голову так, чтобы правый глаз видел площадь. Бродят маленькие люди с сумками и рюкзаками, проезжают на велосипедиках. Монахиня застыла в растерянности. Свобода и есть смерть, но здесь – иначе. Здесь, в соборе – Бог, и все иначе. Облака разрываются, и прямо на нее сквозь дождь светит солнечный луч. Ворона в блаженстве прикрывает веки – снизу вверх. Она остается жить так, в перьях.

Вьет гнездо, но не может найти партнера. Все сходятся в семьи, а она – одиночка. Так уже было среди людей, но там ей удалось найти спутника. Она делает попытки стать человеком, но это не так просто, вытянуть прижатые к животу ноги не так просто.

Она долго откашливается после удачной попытки стать человеком – перья еще щекочут горло. На дворе снова весна. Теперь ей ходить с черными прямыми волосами, как вороново крыло, а все будут думать – это краска.