Продолжатель Феофана. Жизнеописания византийских царей

Давно было замечено, что последняя, шестая, книга тоже не представляет собой единого произведения и, вероятно, написана двумя разными авторами. Ее первая часть (до рассказа о смерти и погребении низложенного Романа Лакапина в 948 г.) почти текстуально пересказывает редакцию В хроники Симеона Логофета и была составлена, видимо, в период царствования Никифора Фоки, поскольку называет его императором, а преемника Никифора Иоанна Цимисхия упоминает в качестве частного лица (см. с. 320, прим. 57). Вторая часть шестой книги, неожиданно обрывающаяся [219] на рассказе об эпизоде 961 г., явно написана каким-то современником событий и полна личных наблюдений и эмоций. Написана она, возможно, еще до 963 г., ибо, сочувственно отзываясь о Никифоре Фоке, ни разу не именует его императором.[42]

Начиная с прошлого столетия не прекращаются соблазнительные попытки предложить на роль редактора свода или автора отдельных его частей известного деятеля Х в., мистика (доверенного секретаря) императора Константина Багрянородного, эпарха Константинополя Феодора Дафнопата. Этот Дафнопат, упомянутый и в нашем тексте (с. 194), был автором нескольких дошедших до нас сочинений и, что самое важное, написал, по свидетельству Иоанна Скилицы, не сохранившееся историческое произведение,[43] которое, видимо, сам Скилица и использовал. Все части «Хронографии» Продолжателя Феофана, включая даже принадлежащую Константину Багрянородному пятую книгу, разные ученые в разное время приписывали Феодору Дафнопату.[44] Уже это разноречие не позволяет сколько-нибудь определенно говорить о роли этого чиновного писателя в составлении свода Продолжателя Феофана. Подводя итог дискуссии, Г. Хунгер говорит, что в гипотезе об авторстве Дафнопата «кое-что есть» («hat einiges fur sich»).[45] Вряд ли при нынешнем состоянии источников можно что-либо прибавить к этому сверхосторожному замечанию.

Три части нашего сочинения весьма различны по своему характеру и стилю. Нет необходимости останавливаться здесь на характеристике последней части. Это — типичная византийская хроника, и почти все, что говорилось о предшествующей хронографии, в той или иной степени к ней хорошо приложимо.[46] Вспомним: византийская литература отличается удивительным консерватизмом, однажды появившиеся формы не исчезают, а продолжают существовать чуть ли не до конца самой Византии! Тем более интересно обратиться к анализу первых двух частей, составляющих столь разительный контраст, и последней, шестой, книге, и всей предшествующей хронографии. [220]

Итак, первые пять книг нашего сочинения были написаны в середине Х в. при дворе Константина VII Багрянородного. Царствование этого императора занимает часть длительного исторического периода конца IX — начала XI в., нередко именуемого эпохой «македонского ренессанса». Наименование это столь же устойчиво в исторической литературе, сколь и лишено смысла по существу. Определение «македонский» происходит от названия правившей тогда «македонской династии», родоначальником которой был дед Константина Багрянородного Василий I.Что же касается «ренессанса», то под ним ученые понимают время восстановления античного знания и образованности, наступившее после веков «застоя» и «упадка». Впрочем, интерес к античной культуре в Византии периодически усиливался и возгорался, и «ренессансов» можно насчитать немало. Некоторые исследователи доводят их число до пяти.

Оставляя в стороне потерявший в этом контексте всякую определенность термин «ренессанс», отметим, что в середине Х в. продолжается подъем византийской культуры, начавшийся в первые десятилетия IX в. и сменивший так называемые «темные века» византийской истории.[47] Говоря о культурном подъеме, нельзя забывать, что речь в сущности идет о тончайшем слое константинопольской верхушки, главным образом государственных и церковных чиновников общим числом, вероятно, не более двух-трех тысяч человек, по уровню образования способных создавать и воспринимать литературные и ученые сочинения, писавшиеся на искусственно поддерживаемом и выученном ими древнем греческом языке. Именно этот слой создавала и воспроизводила весьма хрупкая система «высшего образования», базировавшаяся на частных, домашних «ученых кружках»,[48] а с конца IX в. и на основанном кесарем Вардой и находившемся под эгидой двора так называемом «константинопольском университете».[49]