Длительное пребывание при дворе в почете, но без всяких реальных обязанностей и прав, легкость доступа к материалам библиотеки и архива, штат квалифицированных секретарей и, возможно, неудовлетворенное честолюбие — все это было хорошей предпосылкой для ученых и литературных занятий Константина. До нас дошло несколько крупных научно-литературных произведений ученого царя.
Выбирая для своих сочинений предметы нередко вполне практического свойства, Константин, как истинно средневековый ученый, трактует их чисто умозрительно. Сведения, которые он сообщает, почерпнуты не путем наблюдения и изучения, а благодаря чтению сочинений авторитетов. Такой характер имело прежде всего собрание исторических эксцерптов, где разделенные на тематические разделы содержатся фрагменты из старых исторических писателей.[54]
В значительной мере умозрительный и систематизирующий характер имеют его историко-географический трактат «О фемах»,[55] этнографический справочник и одновременно руководство по ведению внешнеполитических дел «Об управлении империей»[56] и сочинение, [223] известное под названием «О церемониях византийского двора».[57] В целом Константин Багрянородный, а вернее, возглавляемый им круг ученых секретарей, создал грандиозный свод византийской практической учености, равный которому не знает ни византийская, ни западная средневековая наука.Из «ученого кружка» Константина Багрянородного вышли и пять первых книг публикуемого нами произведения. События, которые в этих книгах трактуются, происходили за многие десятилетия до рождения их авторов, и естественным желанием всякого внимательного читателя является выяснить, откуда писатели брали исторический материал, как и какими методами его обрабатывали. При отсутствии каких бы то ни было других данных задача эта могла бы оказаться вполне безнадежной, если бы до нашего времени не дошло полуанонимное сочинение, именуемое обычно «Книгой царей» Генесия, рассказывающее о тех же героях и в большинстве случаев тех же событиях, что и Продолжатель Феофана. Это сочинение, как явственно видно из его предисловия, тоже было написано по заказу Константина Багрянородного, хотя автор и приписывает себе в его создании гораздо больше заслуг, нежели наш автор.[58]
Удивление, однако, вызывает не идентичность героев и материала (в конце концов речь в обоих произведениях идет об одном и том же времени), а поразительное сходство в структуре и деталях обоих сочинений. Зачем потребовалось Константину Багрянородному заказывать разным своим ученым помощникам два весьма сходных исторических труда? Предполагалось даже, что недовольный результатом усилий Генесия Константин велел вновь переписать историю. Эта гипотеза относится безусловно к числу фантазий, однако сравнение двух произведений действительно может дать немало интересного.Исследователи уже немало потрудились для выяснения взаимоотношения обоих текстов. Впервые обратившийся к этой проблеме Ф. Хирш,[59]
а вскоре после него Д. Бьюри[60] считали текст Генесия первичным, а «Историю» Продолжателя Феофана его переработкой и расширением. Несколько десятилетий эта гипотеза оставалась господствующей в науке, однако уже в 1934 г. А. Грегуар решительно объявил ее устаревшей.[61] Бельгийский [224] ученый явно торопился, в том же журнале Byzantion четверть века спустя публикуются статьи Ф. Баришича, поддерживающего и развивающего концепцию Бьюри-Гирша.[62] На тех же позициях стоит такой крупный знаток источниковедческих проблем, как П. Лемерль.[63]Отмежевавшийся от концепции Бьюри-Гирша А. Грегуар опирался на детальные сличения текстов обоих авторов, произведенные исследовательницами Вернер и Мишо (их работы остались неопубликованными), и полагал, что Продолжатель Феофана и Генесий пользовались общим источником.[64]
Точку зрения А. Грегуара поддержал и развил А. Каждан.[65] Наличие общего источника казалось настолько самоочевидным для П. Карлин-Хейтер,[66] что исследовательница не считает нужным даже приводить какие-либо доказательства, будучи озабочена лишь поиском возможных источников этого не дошедшего до нас *ОИ (так отныне для краткости будем мы именовать гипотетический общий источник первых пяти книг Продолжателя Феофана и Генесия).Оставшаяся третья возможность (Генесий использует текст Продолжателя Феофана) тоже не осталась без внимания ученых. А. П. Каждан, в принципе разделяющий концепцию А. Грегуара, делает исключение для пятой книги Продолжателя Феофана — жизнеописания Василия, принадлежащего самому Константину Багрянородному, которая, по мнению ученого, непосредственно составила основу для повествования Генесия.[67]
Как можно понять из рецензии А. П. Каждана на статью П. Лемерля, не исключает ученый такой возможности и для остальных частей произведения.[68]