Продолжение следует...

— Вы, Борис, смо́трите на спецшколу глазами ученика, хотя и прошли годы, — говорит он мне, — а я вижу её как преподаватель. Вы знаете, что самое замечательное было в этих школах? Ребята в них шли сами, сознательно. Они были достаточно взрослыми, чтобы определить свою будущую жизнь, но они всё равно оставались ребятами. Вы смотрели на себя как на взрослых, а мы, не подавая виду, смотрели на вас как на детей. Вы играли в военных, а мы поддерживали вашу игру. Вы жили дома, с родителями, и спецшкола не отняла у вас юности. Но такой вольный ваш статус нам, преподавателям, создавал ой-ой какие трудности. Дисциплинарный устав вы изучали, но он на вас целиком не распространялся. Как сохранить в подчинении сотни мальчишек? Всё держалось на пропаганде сознательной дисциплины и на авторитете командира и преподавателя. Казённому командиру и неинтересному преподавателю в спецшколе делать было нечего. Да таких и не присылали. Заботились о «спецах». И кто вышел из спецшкол? — Полковник обводит глазами стены музея. — Вышла настоящая комсомольская гвардия, молодая гвардия! И вышла неплохая военная интеллигенция. Вы же знаете, где ваши товарищи работают и кем...

На обложке моей книги «Песня о тёплом ветре» художник Пётр Пинкисевич изобразил санинструктора Любку. Видимо, не случайно. Возможно, она удалась мне больше, чем другие персонажи.

А я о её судьбе ничего не знал. И так до недавнего времени, до тех пор, пока не рискнул обратиться к человеку, который не раз уже мне помогал — к начальнику приёмной архива Министерства обороны подполковнику Степану Евдокимовичу Максаеву. Двадцать пять лет назад назначили его на работу в архив. Пришёл сюда прямо с фронта, и война для него с тех пор продолжается. Люди ищут, люди спрашивают.

Но я говорю «рискнул обратиться», потому что мог назвать только имя и номер полка, а затем — бригады. И всё.

Степан Евдокимович сказал:

— Найдём!

И нашёл! Позвонил по телефону.

— Запишите: Любовь Семёновна Кофанова, тысяча девятьсот двадцать третьего года рождения, член ВЛКСМ, преподаватель, призвана двадцать пятого июня тысяча девятьсот сорок первого года Мценским райвоенкоматом, демобилизована десятого декабря сорок пятого...

Теперь я держал в руках надёжный кончик нити. Обратился в паспортный отдел УВД Орловской области и там тоже встретил человека внимательного, отзывчивого — Клавдию Егоровну Толокову. Для того чтобы ответить мне без ошибки, она даже выезжала из Орла в Мценск. В Мценске встречалась с матерью Любови Семёновны, оставила у неё записку с моим адресом. Это я узнал потом. А пока почта из Орла принесла мне справку: Любовь Семёновна Кофанова, после замужества Коновалова, проживает в селе Подберёзово, где заведует начальной школой.

А из Мценского райвоенкомата дополнительно сообщили: «Награждена правительственными наградами, имеет два ранения».

Я написал письмо Любови Семёновне и стал ждать ответа. Волновался: «Та ли всё-таки Любка или не та?» Ведь я знал только имя...

И вот, наконец, звонок почтальона, и письмо из Подберёзова у меня в руках. Бегу глазами по строчкам:

«...Мне дороги все, кто связан чем-то с моей молодостью военных лет. Я унесла на всю жизнь память о прекрасных людях, о дружной фронтовой семье, где ничего не страшно... Я, конечно, помню вас... Вы спрашиваете, как так случилось, что я в армии с третьего дня войны. 20 июня 1941 года я окончила одновременно педучилище и вечерние курсы медсестёр. В первый день войны прямо с выпускного бала мы с подругами, молодыми учителями, пришли в военкомат и не ушли оттуда до тех пор, пока нас не призвали... Послали же всё-таки не на фронт, как мы просили, а в эвакогоспиталь медсёстрами. Но нам только бы зацепиться! Своё 18-летие я встретила уже опытной перевязочной сестрой... Когда был сдан Орёл, мы кое-как выехали с тяжелоранеными через Тулу в Тамбов, а затем в Саратов... Потом попала в полевой передвижной госпиталь хирургической сестрой. Наш госпиталь располагался недалеко от Сталинграда. Было много раненых и много обмороженных. Вместе с врачами по нескольку суток не отходила от операционного стола... Даже не верится, откуда только силы брались. Но я всё просила послать меня на передний край. Так я оказалась в 312-м полку, а затем — в 146-й бригаде... Хорошо помню, как брали Ужгород, как ходили по Высоким Татрам. Помню частые ночные переходы нашей бригады, когда нельзя было сесть на лафет: сядешь — заснёшь и упадёшь под пушку. И шли, вцепившись друг за друга.

Помню ранение Саши Исакова. Я его тоже везла в санбат. Ему осколком отрезало нижнюю часть лица. У него были одни глаза, смотрели на меня и плакали. Он понимал, что это конец. Вместе с ним плакала я — от бессилия помочь.

...Я ничего не делала героического, я, как и тысячи военных девушек моей судьбы, делила с вами, мужчинами, тяготы военных лет, отдавала свои силы делу, которое было мне поручено, отдавала раненым ласку и нежность, чтобы заглушить боль...