Продолжение «Тысячи и одной ночи»

Во дворце устроили большое празднество. Аладдин никогда не испытывал тяги к вину и не был к нему привычен, однако, желая всего лишь разделить с сотрапезниками удовольствие, он сделал несколько глотков, но очень осторожно, ибо не знал, как подействует на него вино. Выйдя из-за стола, юноша почувствовал, что ноги у него подкашиваются, в глазах всё расплывается, и вскоре перестал что-либо слышать и понимать. Дойдя до первой же комнаты, молодой казначей решил, что она приготовлена как раз для него, хотя покои освещались множеством огней и обстановка была весьма роскошной. Ничего этого Аладдин не заметил — ему не терпелось лечь. Наткнувшись на софу, он упал на нее ничком и погрузился в сон.

Так случилось, что рядом не нашлось ни одного раба, чтобы предупредить царского любимца, — все слуги наблюдали за праздником. Они вернулись в покои, которые оставили открытыми, только чтобы наполнить благовониями курильницы и подать, как это принято на Востоке, шербет и сладости. Никто не заглянул за полог и не заметил Аладдина, крепко спавшего на софе.

Когда слуги закончили приготовления, царь с царицей вошли в свои покои. Бахе́т-зада́ приблизился к софе, раздвинул полог и увидел спящего казначея. Ревность и ярость овладели им.

— Так вот как ты ведешь себя! — сказал он жене. — Этот раб не мог попасть в твои покои и разлечься тут иначе как с твоего позволения!

«Так вот как ты ведешь себя!.. Этот раб не мог попасть в твои покои и разлечься тут иначе как с твоего позволения!»

— Господин мой, — с удивлением, но ничуть не смутившись, молвила царица, — клянусь именем Великого Пророка, я ведать не ведаю, кто этот молодой человек, и вижу его первый раз в жизни. И мне непонятно, чем вызвана подобная дерзость.

Шум голосов разбудил Аладдина. Он вскочил, пораженный и пристыженный.

— Изменник! — Царь был вне себя от возмущения. — Неблагодарный! И это награда за мою доброту? Негодяй, ты осмелился проникнуть в покои моей жены! Что ж, расплата не заставит себя ждать!

Бахе́т-зада́, охваченный гневом, приказал главному евнуху запереть царицу и казначея в разных темницах. Раздираемый бурными и противоречивыми чувствами, царь не сомкнул глаз до самого утра. Едва рассвело, он призвал первого из своих визирей, который уже давно не имел чести лицезреть государя. Бахе́т-зада́ поведал о нанесенном ему оскорблении, в котором, как он полагал, была замешана сама царица.

Визирь обрадовался, но виду не подал. Наконец-то его зависть, ненависть и жажда мщения получат удовлетворение. Однако жертвой его злобы должен был стать не простой человек, а сильный противник. И потому старый придворный надумал для начала еще больше разозлить царя и подтолкнуть его к суровым мерам.

— Государь, — произнес он с сокрушенным видом, — твои верные подданные были весьма поражены тем, что, словно сына родного, ты удостоил доверием вора и грабителя. По доброте своей великой ты приблизил к трону отпрыска преступного рода, от которого нечего ждать, кроме измены и злодеяний. Хорошо еще, что в порыве страсти он потерял голову и дошел в дерзости своей до немыслимых пределов. Но, сохрани меня Бог, вообразить, что царица поощряла его! Ее поведение безупречно, мудрость и добродетель Бахержоа ставят ее вне всяких подозрений. Позволь мне, повелитель, поговорить с твоей супругой. Осмелюсь обещать, что разъяснения, которых я добьюсь, уменьшат печаль, вызванную в душе твоей этим злополучным происшествием.

Царь согласился, и визирь направился в темницу Бахержоа.

— Нет, — заливаясь слезами, отвечала ему царица на первый же вопрос, — нет моей вины в том, что этот молодой человек нанес мне такое оскорбление. Я никогда не поощряла его. Да, я слышала разговоры о нем, но сама с ним никогда даже словом не перемолвилась. Если случалось так, что он попадался на моем пути, я не смотрела на него даже краешком глаза. И в тот роковой миг, когда мы застали дерзкого в моей опочивальне, я отвернулась, дабы случайно не увидеть его лица.

Из слов царицы, которые свидетельствовали о ее невиновности, визирь понял, что она никак не замешана в нанесенном ее мужу оскорблении, и он смело может заверить в том государя. Однако такое заверение приуменьшило бы вину врага, которого визирь жаждал погубить, а коварному царедворцу, наоборот, хотелось эту вину усугубить и придать случайной оплошности характер страшного, непростительного преступления.