Продолжение «Тысячи и одной ночи»

Но вот он немного успокоился и сказал:

— Я всё это хорошо вижу, но где я? Что со мною сталось? О Гзайлун, Гзайлун! Приди, посмотри на это, расскажи обо всем моей жене! — Он опять приблизился к зеркалу. — Скажите мне, прекрасные создания, где бедный муж Уатбы? Послушайте, при всей моей красоте я заплачу, если не увижу этого милого бедняги.

— Не ищи того Гзайлуна, которого ты знал и которого била жена, — раздался мягкий и звучный голос с балкона. — Ты и есть Гзайлун. Ты просил перемениться, и твое желание исполнилось.

— А кто эти прекрасные юноши, что стоят вокруг и идут мне навстречу, когда я приближаюсь к ним, целуют меня и касаются холодными носами? Почему я не слышу их голосов?

— Это твои отражения в зеркалах. Ты что, никогда не видел себя в зеркале?

— Видел, видел! Но там было только одно изображение, а здесь их очень много, и некоторые стоят ко мне спиной!

— Всё это ты и только ты.

— Ну, ладно. Тогда ты, что говоришь со мною, скажи Богу, столь щедро одарившему меня этими портретами, чтобы Он позволил мне подарить их моей жене.

— Ты хочешь вернуться к жене, которая тебя бьет?

— Да, потому что она больше меня не тронет, ведь я изменился.

— Гзайлун, неужели ты не хочешь остаться здесь, у Бога?

— Хочу. Но я хочу быть и рядом с моей Уатбой. У нас есть ребенок, и она ждет еще одного. А сюда я буду приходить пять раз на дню и молиться.

Халифа забавлял этот разговор, но пора было разделить удовольствие с женами и гостями, приглашенными на День цветов.

К Гзайлуну явились прислужники и предупредили, что его ждут в царском саду. Дурак попрощался со всеми своими отражениями, которые в свою очередь сделали то же самое, и, поскольку он привык повиноваться, последовал за теми, кто его позвал.

Праздник, свидетелем которого стал Гзайлун, привел его в восторг: под каждым цветком стояло зеркало, и он видел, что ангелы, с которыми он расстался в зале, следуют за ним по пятам. Четыре тысячи факелов, стоявших прямо на земле, освещали это чудо, и десять тысяч разноцветных ламп украшали стены дворца.

Гзайлун подумал, что очутился в раю.

— Нет, — сказал ему один из сопровождавших его евнухов. — Это не совсем так. Не хочу тебя обманывать, здесь только земной рай, ты в гостях у наместника Божьего. Сейчас мы отведем тебя к нему.

Слова «наместник Божий» в голове у Гзайлуна не укладывались, так как, согласно его вере, на свете существует только один Бог. Однако не успел он вступить в спор, как увидел роскошный шатер, а в нем халифа во всем его царском великолепии и в окружении красавиц гарема.

— О! Сколько отражений! — вскричал Гзайлун.

Женщины наперебой стали заигрывать с ним, и он захотел подойти к ним поближе.

— Поцелуйте же меня! — просил он. — У вас такие же холодные носики, как у тех юношей? Ах, вы разговариваете? Вы меня узнали? Согласитесь, я очень изменился! О, наша ослица и я, мы очень удивим соседей, во всем квартале нет никого, кто переменился бы лучше нас!

Жены халифа задыхались от смеха, но им очень хотелось испытать верность Гзайлуна и заставить его остаться с ними.

— Ладно, ладно, будет вам, — отвечал он, — я понимаю, что вы гурии^{149}, но я еще не умер, и у меня есть жена.

— Неужели ты любишь женщину, которая тебя бьет? — спросила одна из красавиц.

— Что значит любить? Я должен жить с Уатбой, она моя жена. Любить — это значит жить?

Халиф понял, что они получили от Гзайлуна всё, что можно, и приказал подать ему сытный ужин, а потом опять усыпить до утра, чтобы назавтра позвать Уатбу и отдать ей мужа.

Гзайлун поел с огромным удовольствием. Чудеса не вскружили ему голову: он был счастлив, что наконец переменился и теперь может смело вернуться домой.

Тем временем евнухи и прислужницы гарема задумали позабавиться над простофилей без ведома халифа. Как только Гзайлун уснул, они сняли с него ангельские одежды и завернули в козью шкуру. На руки ему натянули меховые рукавицы, но не с раздвоенным копытцем, а с когтями грифа. Голову же спрятали под огромной маской козла с вытаращенными красными глазами из хрусталя.

Вырядив несчастного так, чтобы он сам себя не узнал, невольницы перетащили его в дворцовый подвал, туда, куда отправляли слуг в наказанье за мелкие проступки. Уложив беднягу на циновку, они жестокости ради зажгли в подвале две лампы и повесили на стены несколько зеркал, чтобы, проснувшись, Гзайлун увидел себя.

Завершив задуманное, прислужницы и евнухи вернулись в сад, где продолжалось празднество, и позволили себе до утра любоваться развлечениями, предназначенными для халифа и его жен.

Утром главный евнух обнаружил, что слуги куда-то пропали. Наконец он нашел их. Они забавлялись, видя, как страдает и ревет от страха Гзайлун. Начальник стражи немедленно наказал бы виновных в этой дикой проделке, если бы издевательствами и насмешками над несчастным простофилей не заправляла любимая служанка одной из жен халифа.