Продолжение «Тысячи и одной ночи»

Великий визирь отдал распоряжения начальнику городской стражи, и в тот же вечер уличные глашатаи передали жителям Багдада высочайшее повеление выставить в лавках лучшие свои товары, а после часа молитвы не показываться на улицах и даже в окнах своих домов, дабы не помешать прогулке и интересам царевны Ильсетильсоны, которая ровно в это время выйдет в город. То, что она захочет взять, ее слуги заберут и тут же оплатят, равно как и возместят любой случайный или умышленный ущерб. Тем, кто, вопреки приказаниям, ослушается и выкажет беспокойство или любопытство, грозили самыми суровыми наказаниями.

Когда всё устроилось, Намуна, радуясь успеху своей затеи, пришла к Ильсетильсоне.

— Свет мой, ты довольна? Все твои желания исполнены, завтра улицы Багдада будут свободны!

— Слишком свободны! Что же хорошего в том, что все уедут?

— Ты неверно поняла указы, дитя мое. Люди должны спрятаться так, чтобы ни в лавках, ни в домах, окна которых выходят на улицу, не было ни души. Ведь, если все жители Багдада завтра отправятся за город да еще и без шатров, они сгорят на солнце. На самом деле каждый должен укрыться в той части дома, откуда он не сможет ни видеть, ни слышать то, что творится на улице, и сидеть тихо, пока не пройдет условленный час. Люди богатые могут выехать в свои загородные дома, а бедняки попрячутся, и город вымрет, словно пустыня, как раз это нам и нужно. Ты станешь делать что твоей душеньке угодно, а прислужницы с их любопытством и жадностью разбредутся по лавкам. Евнухи от них не отстанут, дабы надзирать и подсчитывать вещи, что те нахватают, а заодно и своими делами заняться. А мы времени терять не станем. Успокойся, иди искупайся, поужинай в свое удовольствие, выспись как следует: тебе надо хорошо выглядеть. Я хочу, чтобы завтра глазам моим выпало счастье любоваться прекраснейшей парой на свете.

Ильсетильсона послушно исполнила наказы своей старой няньки, а та поспешила предупредить Симустафу.

Прекрасный трактирщик с отчаяньем слушал, как глашатаи объявляют о прогулке царевны и требуют, чтобы жители города скрылись и не показывались ей на глаза под угрозой смертной казни.

Намуна нашла его в великой печали и спросила, в чем ее причина.

— Ты грустишь из-за приказа, которого я нарочно добивалась, дабы устроить тебе свидание с твоей любезной?! Завтра отошли слуг своих за город и сделай вид, что уезжаешь вместе с ними. Потом вернись через заднюю дверь и жди в глубине сада, а мы войдем через главные ворота. Войдем с шумом, чтобы дать о себе знать. В общем, не показывайся, я знаю, где тебя найти, а пока приготовь угощение. Скупость тебе не свойственна, и ручаюсь, ты мне это докажешь.

— Разве ты не знаешь, как я к тебе отношусь?

— А вот сейчас и проверим. Всё, что я сказала тебе о завтрашней встрече, должно было весьма обрадовать тебя. Вспомни, как ты заплатил за первую добрую весточку, которую я тебе принесла. Найдется ли у тебя еще такая же монетка?

— Дорогая, мне понятно, о чем речь, и всё, что здесь есть, — твое. Но я не могу дать тебе ту монету, которую ты просишь, я отдал ее в залог.

— Немыслимая скупость! — засмеялась Намуна. — Ну, погоди, вот расскажу твоей милой, что обнаружила в тебе редкий для молодого мужчины недостаток, и поквитаюсь с тобой… Впрочем, не хочу ее огорчать, она, бедняжка, и так покоя не знает после вашей встречи. Только и делает, что вздыхает. И она погибла бы, не придумай я, как устроить вам свидание посреди бела дня и сделать так, чтобы Багдад ослеп и оглох. Хочу передать моей голубке какое-нибудь ласковое словечко от тебя. Что мне сказать царевне?

— Что я счастлив, восхищен, что мне не хватает слов, что я сгораю от нетерпения и жду не дождусь того мгновенья, когда мы будем вместе. Я тоже не знал ни минуты покоя после нашей встречи, образ ее чарующий заполняет все мои мысли, сердце мое охвачено любовью, и я боюсь раскрыть рот, ибо имя ее готово сорваться с моих уст.

— Да уж, вряд ли мне удастся это повторить, однако, могу заверить, ухожу я с набитыми карманами. Однако это всего лишь слова… ты ничего мне больше не дашь? Обещаю передать всё твоей любезной. — Старушка подставила юноше щеку, но напрасно. — Ладно, прощай, скупой Симустафа!

Намуна поспешила во дворец, где почти слово в слово пересказала царевне свой разговор с прекрасным трактирщиком.

— Няня, неужели ты всерьез хотела получить от него поцелуй? — изумилась Ильсетильсона. — Или ты в самом деле влюбилась в него?

— Влюбилась — не влюбилась, не скажу, но, невзирая на мои морщины, в груди моей бьется сердце двадцатилетней девушки, и, даже когда мне будет сто лет, я буду любить мужчин, похожих на прекрасного Симустафу. Мне немного надо, так — поболтать, и всё, но эта мелочь доставляет огромное удовольствие. Если же я вовсе перестану влюбляться, то сделаюсь злобной и вредной. А теперь спи, спи крепко, тебя ждет великий день.

Назавтра, сразу после часа намаза, Ильсетильсона в сопровождении шестидесяти прислужниц вышла в город.