Иммунная система отсутствует в принципе. Только жар. Почему бы и нет? Горячее кровообращение доводит жидкость до кипения, и мышцы эридианца начинают сокращаться. А если использовать жар еще и для приготовления и стерилизации поступающей пищи? Кроме того, кожа у эридианцев состоит из тяжелых оксидов (практически каменная), поранить или пробить такую броню крайне сложно. Даже их легкие не обмениваются материалом с внешней средой. Если внутрь попадает патоген, организм изолирует зараженную область и кипятит. Эридианское тело — почти неприступная крепость. А человеческое тело скорее напоминает не имеющее границ полицейское государство.
— Люди устроены совсем иначе, — замечаю я. — Мы постоянно болеем. У нас очень мощная иммунная система. К тому же мы находим лекарства от болезней в самой природе. Они называются «антибиотики».
—
— Другие земные организмы развили в себе защиту от тех же болезней. Они вырабатывают химические вещества, которые убивают болезнь, не повреждая остальные клетки. Люди съедают эти вещества, и болезнь погибает, но клетки человеческого тела остаются нетронутыми.
—
— Впрочем, система несовершенна, — признаю я. — Сначала антибиотики работают прекрасно, а потом, с годами, становятся все менее эффективны. И, наконец, перестают помогать вовсе.
—
— Болезни меняются. Антибиотики убивают почти всю болезнь в организме, но какая-то ее часть выживает. Используя антибиотики, люди невольно обучают болезни, как бороться с лекарствами.
—
— Да, — отвечаю я, указывая на «аквариум». — А теперь представь, что таумеба — это болезнь. А азот — антибиотик.
Рокки застывает, а потом резко выпрямляется в полный рост.
—
— Именно! — радуюсь я. — Нам необязательно понимать, почему или как азот убивает таумеб. Нужно лишь вывести азотоустойчивое поколение.
—
— Отлично! — Я хлопаю по крышке «аквариума». — Сделай мне десять таких, только поменьше. И предусмотри устройство, которое позволит извлекать партии таумеб, не прерывая ход эксперимента. А еще понадобится очень точная система подачи газа, чтобы я мог четко контролировать объем азота, закачанного в камеру.
—
Рокки опрометью мчится в спальный отсек.
Я проверяю результат спектрограммы и расстроенно качаю головой.
— Плохо. Полный провал.
—
Я задумчиво подпираю кулаком подбородок.
— Может, я попробую отфильтровать токсины?
—
— У них все прекрасно! — Я бросаю взгляд на камеры с таумебами, стоящие вдоль стены лаборатории. — Нам остается только ждать. Мы получили неплохие результаты. Я уже увеличил азот до 0,01 процента, и таумебы выжили. Следующее поколение должно выдержать 0,15 процента.
—
— Хочу понять, могу ли я питаться твоей едой.
—
— Настоящей еды у меня осталось лишь на несколько месяцев. А на борту твоего корабля запас, рассчитанный на двадцать три эридианца на несколько лет. Земные и эридианские организмы используют те же белки. Возможно, я смогу питаться твоей едой.
—
Я снова проверяю результат анализа. Почему в эридианской еде столько тяжелых металлов?
— Настоящая еда — та, у которой приятный вкус. Которую ешь с удовольствием.
—
— Да. Жидкое питание во время комы. Робот кормил меня им во время полета сюда. Этого добра у меня на четыре года.
—
— Оно невкусное.
—
— Эй! — возмущаюсь я. — Для людей они очень важны!
—
Я указываю на дисплей спектрометра.
— Почему в эридианской еде содержится таллий[181]?
—
— Таллий убивает людей!
—