Проект «Аве Мария»

— Бог свидетель, как бы я хотел избежать этой ответственности, — грустно покачал головой он. — Знаете, доктор Грейс, я всю жизнь был неисправимым хиппи. Начиная с детства в Лионе и вплоть до работы в университете в Париже. Я не приемлющий войну пацифист, пережиток прошлой эпохи мирных протестов.

Я ничего не ответил. Это был худший день в жизни Леклера, и единственное, чем я мог ему помочь — просто выслушать.

— Я стал климатологом, надеясь внести вклад в спасение мира. Остановить чудовищную экологическую катастрофу, в которую мы себя втягиваем. А теперь… вот. Необходимая, но такая жестокая мера. Вы тоже ученый и наверняка меня понимаете.

— Не совсем, — признался я. — Всю жизнь я, как ученый, устремлял взгляд прочь от Земли, а не на нее. К своему стыду, я очень слаб в климатологии.

— Ммм… — промычал Леклер. — Западная Антарктида представляет собой нестабильную массу из снега и льда. Весь континент — фактически гигантский ледник, медленно сползающий в океан. Сотни тысяч квадратных километров льда.

— И мы собираемся его растопить?

— За нас всю работу сделает океан, но да. А ведь когда-то в Антарктиде были настоящие джунгли. Миллионы лет там, как и в Африке, зеленела буйная растительность. Но континентальный дрейф[125] и естественные изменения климата привели к оледенению Антарктики. Все растения погибли и разложились. Газы, образовавшиеся в процессе разложения, — в основном метан — вмерзли в лед.

— А метан — очень мощный парниковый газ, — заметил я.

— Гораздо мощнее углекислого газа, — кивнул Леклер и, взглянув на планшет, громко произнес: — Две минуты!

— Всем судам! Красный уровень! — радировала Стратт. — Повторяю: красный уровень!

Леклер вновь повернулся ко мне.

— И вот до чего я докатился. Защитник окружающей среды. Климатолог. Антивоенный активист. — Он посмотрел на воду. — И я собираюсь нанести по Антарктиде ядерный удар. Двести сорок пять ядерных бомб, предоставленных Соединенными Штатами, погружены на пятидесятиметровую глубину вдоль расселины в леднике с интервалом в три километра. И рванут все разом.

Я пораженно кивнул.

— Мне сказали, что радиационный выброс будет минимален, — мрачно сказал он.

— Да. Если это хоть как-то вас утешит, бомбы термоядерные. — Я плотнее запахнул куртку. — Предварительный взрыв урановой оболочки запускает гораздо более мощную реакцию термоядерного синтеза. И при основном взрыве выделяется лишь водород и гелий. От них радиации нет.

— Хотя бы что-то.

— Неужели не было других вариантов? — удивился я. — Почему не могут заводы массово производить гексафторид серы[126] или любой другой парниковый газ?

Леклер отрицательно покачал головой.

— Для этого понадобилось бы в тысячу раз больше производственных объемов, чем имеется в нашем распоряжении. Не забывайте, мы целый век жгли каменный уголь и нефть во всем мире и лишь тогда заметили, что это влияет на климат.

Он взглянул на планшет и продолжил:

— Ледяной шельф расколется по линии взрывов, медленно осядет в океан и растает. К концу следующего месяца уровень Мирового океана повысится на сантиметр, а температура воды упадет на один градус, что само по себе уже катастрофа, но сейчас это неважно. В атмосферу поступит огромное количество метана. И сейчас метан — наш друг. Наш лучший друг. И не только потому, что поможет на некоторое время сохранить тепло.

— Интересно!

— Метан начинает разлагаться в атмосфере лишь спустя десять лет. Раз в несколько лет мы можем скидывать в океан часть антарктического ледника, чтобы снизить выбросы метана. И если «Аве Мария» найдет решение, нужно будет подождать лишь десять лет, пока атмосфера не очистится от метана. С углекислым газом такой номер не пройдет.

— Время? — прервала нас Стратт.

— Шестьдесят секунд, — ответил Леклер.

Она молча кивнула.

— То есть мы нашли решение всех проблем? — поинтересовался я. — А можно периодически откалывать по кусочку от Антарктиды и с помощью метана поддерживать Землю в тепле?

— Нет, — покачал головой он. — Это временная мера, не больше. Отравляя атмосферу, мы сохраним тепло, но ущерб экосистеме нанесем колоссальный. Погода по-прежнему останется ужасной и непредсказуемой, урожай продолжит гибнуть, а биомы[127] разрушаться. И тем не менее есть вероятность, всего лишь вероятность, что ситуация окажется не настолько критичной, сколь могла бы быть без применения метана.

Я взглянул на Стратт и Леклера, стоящих бок о бок. Еще ни разу в истории человечества вся полнота власти и влияния не сосредоточивалась в руках столь малого количества избранных. И эти двое — только лишь двое! — в буквальном смысле изменят лицо Земли!

— Мне любопытно, — обратился я к Стратт, — чем вы станете заниматься после запуска «Аве Марии»?

— Я? — переспросила она. — Не имеет значения. Как только стартует «Аве Мария», я лишусь всех полномочий. Возможно, несколько государств, разъяренных моим самоуправством, заведут против меня судебные дела за превышение власти, и остаток жизни я проведу в тюрьме.

— А в соседнюю камеру посадят меня, — вставил Леклер.

— И вас это вообще не волнует? — изумился я.