Проект «Платон»

Голос Ивана прозвучал неожиданно твёрдо и даже хлёстко. Неожиданно для него самого. Виддер скривил губы, что означало лёгкую насмешливость:

— Я смотрю, ты отказался от своего любимого вопроса «зачем?». И сменил его на вопрос «почему?» Так выясняй! Мне нужен результат, а не описание познавания тобою инструментов достижения оного.

— Да-да, никакого нарратива, только факты. И вот факты, Илья Николаевич. Пропало четверо девушек, лечившихся у Васильева.

— Четверо? — переспросил Виддер.

Что было отнюдь не в его манере. Но в запале Иван не обратил внимания и твёрдо повторил:

— Четыре, да. Четверо, — поправился он, и затараторил, стараясь не дать возможность Создателю перебить его: — Все четверо — одного типа внешности, очень схожего с типом внешности его жены. Все четверо — с незначительными диагнозами, свидетельствующими о педагогической запущенности, а вовсе не о заболеваниях. И все четверо — рано потеряли матерей. Об их пропаже никто не заявлял. Возраст девушек и их образ жизни не заставляет родных и близких бить тревогу. К тому же девушки исправно транслируют себя в Инстаграме — и этого более чем достаточно тем, кто по идее должен о них беспокоиться. Если кто-то вообще должен беспокоиться о взрослом человеке, кроме него самого.

Иван замолчал так же внезапно, как прежде сбился на скороговорку. Правда, причины были иные. Ему вдруг стало очень горько от того, что он — круглая сирота. И никто и никогда, признаться честно, о нём не беспокоился. Кроме, разве, Антона и соседки Евгении Владимировны. Интересно, пропади он, кто бы первым обратил на это внимание? Если бы обратил. Точно не Создатель.

Виддер тем временем внимательно изучал лицо Ивана.

— Грустишь о том, что у тебя нет Инстаграма? Или о том, что никто о тебе, бедняжечке, не побеспокоился бы, исчезни ты на неделю?

Иван встряхнулся, пренебрежительно фыркнул — как фыркнул бы Антон, — и продолжил так же чётко и серьёзно, как начал:

— Мы отослали материалы в полицию.

— Мы?

— Я! Я имел в виду — я. Просто в процессе расследования я обзавёлся чёрным псом. Вот и нечаянно сказал «мы». Он у ног вертелся. Собаки — они как…

Иван замялся.

— Как дети. Привязчивы как дети, — усмехнувшись, закончил за него Создатель. Посмотрев на Ивана слишком уж красноречиво.

— Я никогда не был вашим псом и, тем более, никогда не хотел быть вашим сыном! — Внезапно огрызнулся Иван.

— Мне и в голову такое никогда не приходило. Оговорка по Фрейду, не находишь?

— Вы сами прекрасно знаете, что Фрейд был выдумщиком, а его рассуждения о человеческой психике имеют мало отношения к делу. Может, Фрейд и оказал большое влияние на литературу…

— Точнее — на литературную критику, — ехидно вставил Виддер. И тут же махнул: продолжай, продолжай!

— Но он не был настоящим учёным! Он не интересовался фактами!

— В общем, и я про оговорку лишь в контексте художественного свиста. Ты чего, Вань, завёлся-то?

Создатель умел так стремительно переключаться с холодности на самую горячую дружескую любовь и привязанность, что, казалось, в одном человеке не может сосуществовать тот взгляд, которым он встретил Ивана и тон, которым он всего лишь несколько минут спустя говорит своё «Вань, чего завёлся?». Но, тем не менее — вот он, этот человек. И то и то в нём настоящее, искреннее. И не в нём одном. Ещё и в Антоне такое же. Один Иван — дурак, а точнее сказать — несгибаемый дурак, — в этом мире окружающих его прытких пластичных талантливых близких. А между тем в смысле морали и нравственности он полагал себя куда лучше, нежели Создатель и Антон. Возможно, даже вместе взятые. Стыдился таких размышлений, корил себя за гордыню, но именно так и полагал.

— Простите, Илья Николаевич.

— Да можешь, можешь называть меня Создателем. Я же понимаю, что Митрофанов тебе разболтал. И ты так забавно теперь тормозишь перед моим именем-отчеством, проглатывая Создателя про себя. Это и не менее уважительно и намного короче, чем Илья Николаевич. К тому же мне всегда нравилась моя студенческая кличка.

— Простите, Создатель, — примирительно сказал Иван. — Я завёлся совсем немножко. То, чем я занимаюсь, внове для меня. И, сказать по правде, совсем не по мне. Мне не очень нравится общаться с довольно большим количеством незнакомых мне людей, целый день куда-то двигаться, я бы предпочёл больший покой.

— Тишину лаборатории, бессловесных тварей в виде мышей или обезьян, и прочие экспериментальные модели. Понимаю. Но человек, занимающийся вопросами пластичности мозга и сам должен быть пластичен. Ты не находишь?

Иван уныло кивнул. Возразить было нечего. А главное — незачем.

— Подытожим.