Проект «Платон»

Создатель встал, немного походил по лаборатории, затем присел на край стола. Его манеры вдруг болезненно резанули Ивана. Нет, это был всё тот же Виддер, без которого он себя не помнил. Это были всё те же манеры то вальяжного сибарита, то вдруг резкого и жёсткого ответственного управленца. Но вдруг они стали что-то напоминать Ивану. Точнее — кого-то. Или: и что-то и кого-то. Он не мог нащупать, ощутить. Как бывает в полной темноте, когда ты знаешь и расположение и где что лежит, и вдруг знакомая полная темнота пугает — и ты лихорадочно включаешь свет. Точно так же Иван вдруг испытал приступ панического ужаса, зная и любя такого близкого и такого знакомого ему Создателя. С той лишь разницей, что не было никакой возможности «включить свет». Слава богу, паника была мимолётной, потому что Виддер заговорил:

— Четыре блондинки. Пропали или нет — под вопросом. Кто убил — неизвестно. Равно как и почему. Ну что ж. Для двух дней — неплохой результат. А сейчас мне, прости, надо уйти. И ты иди. Иди, и пока не выяснишь, кто убил Васильева — не возвращайся.

Создатель пошёл на выход.

— А если не выясню? — С ноткой отчаяния выкрикнул Иван ему вслед.

— Выяснишь! — Отрезал его учитель.

И вышел.

Иван понуро побрёл к столу и шлёпнулся в кресло. Он понятия не имел, что ему делать дальше. Особенно учитывая открывшиеся ему обстоятельства. Те, о которых он не рассказал Создателю. Хотя, конечно, стоило бы. Но он и сам может найти выход! Просто обязан! Илья Николаевич — тот выход, разумеется, найдёт. И куда быстрее Ивана. Потому что Создатель никогда не страдал особой рефлексией на предмет добра и зла, этики и морали. Он всегда руководствовался понятиями функциональности, рациональности и прочей пригодности для дела. К тому же, Елена могла ошибиться. Не могла, а ошиблась! Непременно ошиблась! Поэтому надо просто выяснить, где, как и в чём. Не исходя из её, скорее всего ложных, предпосылок. Которые приводят к ложным же выводам. Тем более на фоне очевидно ложных воспоминаний. Надо постараться максимально объективизироваться. То есть — отстраниться. И вот здесь опять был бы очень кстати Создатель. Кто-кто, но Виддер мог с лёгкостью отстраниться от чего и кого угодно. Ему в принципе неведомы такие понятия как привязанность, страсть, чувственность. Что уж говорить о любви. Скорее всего, даже Иван для учителя — не более, чем опытный лабораторный образец. Хотя когда-то сам Иван очень сильно привязался к лабораторному барану. И плакал, когда того усыпили за то, что он с размаху поддал рогами одному крайне неприятному типу из техперсонала. Если кого и стоило казнить тогда, то не барана Ваську. Но, к сожалению, месть Васьки имела фатальные последствия. Он поломал злому технику позвоночник. И если всерьёз размышлять обо всём этом, пытаясь руководствоваться добром и злом, — можно сойти с ума. Или, как минимум, прийти к нежелательной инверсии и поставить жизнь доброго барана Васьки выше жизни человеческого существа. А хоть и очень злой техник — он всё-таки именно что homo, пусть даже на взгляд Ивана и не слишком sapiens. И где здесь добро, а где зло?

Иван не заметил, как расчертил на листе бумаги табличку на манер решётки Пеннета. Сверху в графах значились Баран Васька и Техник, в графах по левую сторону: добро и зло. Вышло примерно следующее:

	Баран Васька	Техник
Добро	+
Зло	+	+

Баран Васька всю жизнь служил науке. И отличался добрым нравом. Техник всего лишь убирал за Васькой навоз, постоянно шпыняя его. И хотя получал за это постоянные замечания, но шпынять и лупить не переставал. И это ещё на виду у научных сотрудников вивария! Да, Васька совершил зло: сломал технику позвоночник. Но, получается, баран Васька был разным, и добрым и злым. «Я части часть, которая была когда-то всем, и Свет произвела». Fiat lux, Васька! В отличие от техника, который был только злым. Той части часть, что идёт по реестру: технические отходы. Но казнили именно функционального интересного разного барана Ваську! Хотя он мог ещё несколько лет служить науке. А техник жив. Хотя и откровенно нефункционален. В смысле, не совсем здоров.

— Тьфу ты! Чушь какая! — Пробурчал Иван и, скомкав лист, отправил его в корзину. — Понятное дело, что баран — он и есть баран. А человек — человек. Нельзя сравнивать! Можно подумать, я специально маюсь ерундой, вместо того, чтобы действовать. Но пока ещё рано действовать. Пусть работает полиция! Надеюсь, Антона не вычислят. Его невозможно вычислить. Просто невозможно.

Иван встал и отправился на выход. Его разрывала тревога. Разрывала масса тревог. Тьма!

И сквозь эту тьму тревог ещё более ужасающе прорезалась та паника, которая внезапно накрыла его при виде такого родного Создателя. В Илье Николаевиче ничего не изменилось! Значит, что-то изменилось в самом Иване.

Надо просто быстрее оказаться на поверхности. Из иллюзии мира очутиться в самом настоящем мире.