Есть же в мире хоть что-то настоящее! В мире всё настоящее! Даже иллюзии. Так что стоит поставить вопрос иначе: есть же в мире хоть что-то стоящее! Что-то настолько стоящее, что его не затронут новозаветные категории добра и зла, этики и морали, и так далее и тому подобное. Фундамент не должно поколебать всё то, что было создано для конструктивного уравновешивания надстройки! Для того он и фундамент. Он сам — первейший, первоосновный, базисный элемент прочности конструкции. В фундаменте нет ни добра, ни зла.
И это не вопрос, не вера. Это — утверждение.
Осталось только утвердиться в обретённом утверждении.
Очень хотелось аллюзий библейского масштаба. На самом деле, если без помпезности, та самая Книга — прежде всего лишь историческая справка, подводящая к своду норм и правил. И повествует не о хорошем и плохом, а о должном и не должном.
Да и кто сейчас читает самую растиражированную Книгу всех времён и народов?
Наверху Ивану стало легче дышать. Подавив в себе отчётливое и полностью психопатологическое желание выскочить из машины и обниматься с деревьями, чтобы ощутить их реальность, а главное — просто жизнь, без рефлексий, — Иван вырулил с просеки на асфальт.
Глава восьмая
Не было толпы, не было торжественного прощания. И гроб не уезжал красиво в пламень печи, как в кино. В жизни довольно часто многое не как в кино. В том числе — процедура превращения тела в прах.
Убит довольно значительный человек. Видная фигура не только в медицинском, но и в информационном поле. Отчего в зале крематория всего трое: Виддер, Митрофанов и вдова Васильева? Такова была воля последней. Кроме того, желающие пособолезновать и выразить всяческую сопричастность попросту не знали, что Васильев кремирован. Уже кремирован. Публика полагала, что тело Васильева находится в судебном морге и будет находиться там, по всей вероятности, до окончания следствия. Хотя, возможно, следствие никогда не закончится. Или закончится довольно скоро, но ничем. Совершенна Система. Подсистемы, как правило, нет. Зачем это всё доброму обывателю? Пусть смотрит детективные сериалы и полицейские процедуралы, где процент раскрываемости, как КПД у вечного двигателя. Пусть это привносит успокоение в вечно нестабильную жизнь доброго обывателя, давно старающегося избегать всеми средствами блага Изменчивости — этого филигранного естественного механизма Отбора. Естественного отбора. Хочешь быть отобранным — меняйся. Но публика не любит перемен. Хочет, но не любит. Потому что хочет она их — не в себе, а
Васильев, тем временем, уже был предан огненному погребению. Близких друзей у него не было. А точнее сказать — друзей не было вовсе. Были приятели и тусовка. К первым он относился довольно насмешливо. Вторую — презирал. Господин Васильев был слишком умён и как теперь модно говорить: самодостаточен. У него были коллеги, доноры-благотворители, благодарные его клинике пациенты. И прочая толпа, среди которой были, конечно же, яркие индивидуальности. И даже яркие и благодарные индивидуальности. Но до смерти Васильева всем им, сказать по правде, не было ни малейшего дела. Так. Пустячок сладкого ужаса. Как жаль! Такой молодой, представительный, небедный и ещё какой угодно. Как жаль! Хорошо, что пока не со мной. От этого сладкого, как запах протухающей человечины, ужаса, мы все дружно вздрогнем. Дружно и моментально. Rest In Peace, господин Васильев! А мы хлебанём огненных, что твой последний костёр, щец! Да под ледяную водочку! Или нет. Лето же! Ну, тёплой душистой клубники с холодным шампанским. Пока мы может чувствовать запахи и ощущать приятное щекотание в носу.
Троица молчала. Служитель крематория вынес урну с прахом. На его лице держалось то устойчивое постное выражение, которое намертво прилипает к профессиональным поставщикам ритуальных услуг. Так и кажется, что даже дома со своими детишками они собирают паззлы или строят домики из конструктора с этим же печально-возвышенным и в то же время равнодушно-отстранённым выражением лица.
— У меня вызывают диссонанс те лики, что сопровождают наш переход в вечность, — негромко сказал Митрофанов Виддеру.
— Ещё не наш, — коротко ответил Создатель институтскому товарищу.
Вдова приняла у служителя простую урну. Самую простую, хотя и не из дешёвых. А как раз самую простую из самых дорогих. Дань ли уважения к пеплу, полученному из органики? Или же просто привычка госпожи Васильевой к простым дорогим вещам? Просто же ткнула пальцем в каталог, как ткнула бы в самую простую шубу, самое простое платье, или в самое простое кольцо с самым простым бриллиантом. Элегантная женщина элегантного возраста. Судя по демонстрируемой выдержке — привычная ко всему. И всегда готовая к переменам. В себе.
— Саша? Можем идти? — мягко обратился к ней Создатель.
Она кивнула.