Несколько дней провела в лежачем состоянии. Мысли одолевали одна за одной, никак не могла угомонить нервное напряжение, чтобы, наконец, разложить по полочкам то, что врач передал мне через парнишку-санитара. Утро сегодняшнего дня, как обычно, началось с переодеваний. И как только мужчина вышел из моей камеры, приступила обновлять одежку. Свесив ноги с кровати, могла, но с трудом, передвигаться, потому что все еще пульсирует порез в нежном месте стопы. Беру рядом лежащую кофту, просовываю руку в один из рукавов, а из него выпадает листок. Тут же оглянулась на дверь в ожидании охраны, как тогда это случилось с женщиной-психиатром. Считаю до десяти, но все тихо. Аккуратно сползаю с кровати и становлюсь на одно калено, приподнимаю сложенную в несколько раз бумагу. Расправив ее, не могла поверить глазам, что врач меня не обманул, и слово свое сдержал. Главное, теперь самой не выдать себя. Приятное нервное возбуждение пронеслось волной по всему телу. Сев на пол, решила обдумать, как быть, прежде чем выйду отсюда. В переданной мне записке было время и место, где мне помогут выбраться, просто, просил врач, не пугаться резких движений, если таковые покажутся мне грубыми. Прочитав ее еще несколько раз, выучила, как ноты к музыке, запоминая их место на поле скрип-ключа, затем разорвала на мелкие кусочки и сунула в свою сменную рубашку. Была готова на всё, главное выбраться и найти своего мужа, ради которого держалась из последних сил. Молодой парнишка повел меня в общую комнату, где собирались периодически остальные умалишенные личности — преступники, среди которых мать додумалась заточить свою дочь. Я прихрамывала, но мне это не мешало, лишь только подстегивало выполнить задачу и просьбу врача. Сердце билось так, словно я превратилась в колибри. Каждый волосок на теле вздыбился, ощущая нервозность ситуации. Предвкушение свободы. Еще никогда так прежде я не была взволнована, даже выступления не казались мне настолько страшными, где тысячи пар глаз были устремлены в центр сцены, на которой рождалась история прекрасной лебеди. Боже, чувствую себя той самой белой лебедью, что поглотили чары колдовские и обрекли на страдания. Но, ведь каждая сказка имеет счастливый конец, а значит в моей личной «сказке» он скоро настанет. Вырвусь и расправлю крылья, оставляя позади себя того, кто посмел причинить боль, сравнимую разве что только со смертью.
Глава 11
Когда жизнь подкидывает множество проблем, один единственный путь избавиться от них — это остановиться и посмотреть, как они сами растекутся своими собственными путями без твоей помощи. Придя в себя после новости, что Степан обрушил на меня в своем царстве, я вышел на свежий воздух. Казалось, нового для себя ничего не узнал, ведь клуб отца на этом был построен. «Бурлеск» — специфический клуб ночной жизни. В нем есть все, только прояви смелость и покажи свою слабость к чему-либо. Охотники со своим товаром мгновенно предоставят выбор различных услуг.
— Ну как ты? — Степан вышел вслед за мной. Друг сам не свой, и, полагаю, понимает, почему вдруг я лишился дара речи, вылетев из морга, как ужаленный. Теперь слова матери, что отец желает видеть меня — обоснованы. Владимир ждет от меня помощи, ведь так всегда поступал его младший сын, выбрав этот ужасный и несправедливый путь. Жизнь себе вывернул наизнанку ради того, чтобы семья осталась целостной и сохранной. Отец для мамы многое значит. Как врач, я вижу ее привязанность к нему, и она болезненна. Любовь порой бывает отравленной ядом безразличия. И, отдавая себя любимому, ты словно душу дьяволу вручаешь в руки, и он ею вертит как угодно, доставляя себе истинное удовольствие.
— Честно признаюсь, — оборачиваюсь к Власову, тон голоса практически лишен жизненных сил, и за меня говорит только тело. — Не знаю, что мне теперь делать, Степ. Я впервые иду в логово своего отца, но в качестве кого?
Степан согласно кивает, соглашаясь с моими суждениями.
— Если Владимир Сергеевич и в правду нуждается в помощи, то почему бы тебе не послать его к чертам, Лёнь? — вопрос риторический, ведь друг знает, что причина прежде всего в моей маме. Ради нее терплю скотское отношение к себе, лишенный отцовской любви по причине того, что непохож на него, в отличие от Марка.
— Послать? — рассмеялся. Степан удивленно посмотрел на меня, а потом и сам хохотнул.
— Да, глупость сказал, прости, — тут же извиняется, а я жму его плечо.
— Нормально всё, Степ. Просто не могу отказать матери в просьбе. И раз вызвал на разговор через неё, уверен, он воспользовался этим намеренно.
— Да, — кивает Власов, — потому что ей не откажешь.
— Но, знаешь, что меня смутило больше всего? — заинтриговал патологоанатома. Степан ждет продолжения с серьезным выражением лица, словно заинтересован в вопросе больше, чем я сам. — Почему со штаба мне ничего не прислали на его счёт. Ведь я должен вести дело, если проблема касается моей семьи.
— Тогда у тебя не остается выбора, ты должен навестить своего отца в клубе, — заключает друг, ставя точку в нашем разговоре.