Проект "Стокгольмский синдром"

— Да, мам, — даже голос предательски выдает мою усталость.

— Привет, дорогой, — нежность и теплота, которую наша с Марком мама готова дарить без остатка. — Ты не забыл, что я сегодня просила тебя съездить к отцу? — с волнением задает вопрос, на секунду представив, будто я категорически сейчас скажу нет.

— Помню, скоро выеду, — почему мне так не хочется ехать в клуб, где я проводил юные годы, особенно последний курс университета, только в качестве подсадного. Хотя, лишний раз развеяться на знакомой территории могло бы и не помешать. Я будто вижу воочию, как мама согласно кивает.

— Хорошо, — тихо отвечает, удовлетворившись моим ответом. — Лёнь? — зовет меня, — ты Максиму письмо собираешься отдавать? — я нахмурился, не желая вспоминать еще одну трагедию в нашей жизни. Максим Бесов мне будто брат родной и его потерю мы переживали все вместе, только, увы, рядом тогда я не оказался и не мог подставить плечо другу, который нуждался во мне. В тот момент я был сам не свой и не мог никак прийти в себя, ведь за несколько месяцев до случившегося с Максимом, моя жена исчезла. Никому не сказал, даже близким друзьям, надеясь, что это не затянется до стольких пор. Я знаю, кем была его жена и чем занималась. Незадолго до отъезда из страны, она приходила ко мне и вручила письмо, прося об единственной услуге, отдать его, когда пойму, что Максим будет готов узнать правду. Твою мать! Я тогда так орал на Женю, хотел встряхнуть и вправить мозги на место. Просил и умолял рассказать Бесову, что им угрожает опасность. Только не имел я права сам заявляться на порог их дома и все выложить другу, предавая женщину и ее просьбу, не разглашать до последнего ее тайну. Да и не поверил бы мужчина моим словам. А теперь, я стану тем, кто еще раз разобьет его сердце. И превратит в призрака. В тень. Как я Максима понимаю. Его состояние и отчаяние найти того, кто отобрал его семью и жизнь — лишил смысла и выбил дух.

— Оно у тебя, — в горле сухо, но мне удается произнести слова четко.

— Да, — говорит мама, ощущая напряженную обстановку. — В моем офисе. Я храню его в сейфе.

— Я уже созванивался с ним, но пока не знаю, когда встречусь. Пусть полежит еще немного, мне нужно понять, в каком он сейчас состоянии. Не хочу усугубить положение дел.

— Правильно, сынок, — подтверждает, — Максиму до сих пор сложно принять факт, но он примет его, как только отпустит эту боль и позволит сердцу полюбить вновь.

— Мама, — я вздыхаю, усаживаясь на тумбочку, где хранится обувь. Как будто так легко забыть тех, кого любил до одури и видел идеал. — Наш бес однолюб. Когда такая возможность представится, не смейся надо мной, прошу тебя. Женя для него навсегда та — единственная. Понимаешь? — намеренно напоминаю в контексте о себе.

— Понимаю, — голос мамы дрогнул. — Надеюсь, скоро и ты вздохнешь полной грудью, дорогой. Кто знает, когда мы вдруг обретем долгожданную свободу.

— Кажется, что уже никогда, — с сомнением усмехаюсь, понимая, что все это было сказано для успокоения.

— Кто знает, сынок, — мягко отвечает мама, затем прочищает горло, возвращаясь к основной мысли: — Поезжай к отцу, выясни, что с ним происходит. В последнее время Владимир совсем съехал с катушек и помешался на собственном клубе. Сколько просила оставить всё и уехать, — надрывается и всхлипывает. Мама действительно переживает за отца, ведь так и не получила того женского счастья в виде мужской любви. — Просила, в надежде сохранить хотя бы то, что было в нем по отношению ко мне. А теперь… — И тут мама срывается, заплакав прямо в трубку.

— Мама! — сокрушаюсь, ведь помочь ничем не смогу, я на другом конце города. Почему так всегда? Когда нужна настоящая поддержка мы висим на телефоне, не в силах предоставить ее в полной мере. Наверное, ответ лежит на поверхности: человек страшится своей слабости, считая, что его в этом только упрекнут и скажут, что сильные должны стоять до последнего, как слабый духом.

— Прости, сынок, — слышу, как мама утирает нос платком, это был ее взрыв — последняя капля, и снова в ней виноват отец. Слезы мамы все принадлежат только ему, ведь из-за него она навсегда осталась в тени. В юности часто видел, как отец развлекался в клубе с танцовщицами, и я безумно презирал его, высказывая недовольства. Но потом вдруг все стихло, когда мама поставила ультиматум ему, что уйдет и расставит точки во всех смыслах. Тогда удивился не на шутку, почему вдруг мужчина так резко ограничил себя. Что между ними произошло, для нас с Марком осталось за закрытыми дверями.

— Прошу, перестань, — взмолился, а затем соскочил и начал собираться. — Я приеду домой, давай поговорим. Знаю, многого не скажешь, но может легче станет, — предлагаю маме свою помощь и поддержку.