Проект "Стокгольмский синдром"

— Что? — передернулась, не веря своим ушам. Значит, сегодня Лёня все-таки отправился к Владимиру, и, по всей видимости, разговор состоялся не так, как хотелось бы мужу. Потому он и просил вновь позвонить сыну. — Что происходит, Марк? Объясни мне, прошу. — Хожу по кабинету туда-сюда, в поисках снисхождения от судьбы, которая обрушивает на мою семью одну проблему за другой.

— Сначала Диана, потом ты, теперь и отец, — с ядовитым смехом выдает суть, а я не могу уловить, при чем здесь все это. Диана? Я хватаюсь за эту мысль, и меня пробивает дрожь.

— Только не говори мне сейчас, что эта дрянь тебе дорога, — я останавливаюсь по середине комнаты, упираясь взглядом в стену, будто смотрю на Марка. Он молчит с минуту, а потом смеется неестественным голосом; тело покрывается мурашками от ожидания его вердикта.

— Дрянь, — он протягивает. — Но она не была такой, до всех ваших игр, — голос срывается.

— Где ты сейчас? Давай встретимся, прошу тебя, сынок, — умоляю, но он непоколебим.

— У меня дела. Важные. Тут в свете событий, произошли некоторые изменения, вот хочу пронаблюдать за их вариацией. Ведь так вы с Лёней ведете беседы, мам?

— Ты пьян, — заключаю, от чего-то сделав именно такой вывод.

— Я? — сын рассмеялся. — О! Если б только я был пьян, мама, — вздыхает. — Но, нет. Я просто устал сегодня. И, да, Диана дорога мне. — Он замолкает. — Была дорога. Но эти игры, — загадочно останавливается, давая моему мозгу додумать свою логическую цепочку.

— Марк, что все это значит? — от усталости сама валюсь с ног, но сын должен прекратить играть на моих нервах. — Объяснись сейчас же! — вновь сокрушаюсь, отдавая приказ.

— Ты ничем не лучше него, мама, — констатирует. — Я должен занять его место, понимаешь. Я его тень, а в итоге младший братец вновь оказывается в нужном месте, в нужное время.

— Ты бредишь, — фыркаю, собираясь бросить трубку. Марк всегда был вспыльчивым, и с ним в таком состоянии разговаривать было бесполезно.

— Не смей! — зарычал. — Я расскажу тебе все, как было, но ты мне поможешь в другом.

— За кого ты меня принимаешь? — возмутилась. Его тон и манера общения вывела меня из себя.

— Ты и моя мать, но почему-то часто забываешь об этом, — твердо отчеканивает слова, которые ножом проходятся по моему сердцу. Он не справедлив, но им движет обида и чувство мести. Два качества, которые за коренились у Марка с девства, потому что Владимир взращивал их лично в ребенке.

— Ни тебя, ни твоего брата я не делила, — обретая уверенность, заявляю. — Ты должен объяснится со мной, и постараться сделать так, чтобы я навсегда забыла твой тон, который ты позволил обрушить в мой адрес. — Мои слова возымели эффект, все-таки в Марке есть еще доля уважения к матери.

— Мам, прости, — сухо отвечает. — Подумай и спроси у Леонида, почему отец так скоро меняет решение не в мою пользу. Думаю, даже ты будешь удивлена. — Марк отключился, заставляя меня нервничать еще более. Что мой старший сын затеял, и, главное, почему. Семья трещит по швам, и, кажется, уже никогда не будет целостной.

Глава 16

С замиранием сердца ожидал свою мать. Не мог никак поверить в то, что она могла знать о моей пушинке что-либо и все время умалчивать. Смотреть в мои глаза, когда я вернулся домой и молчать. До боли сжимаю виски, представив трудный разговор, который ждет нас. Как принять? Как заставить себя слушать сердце и довериться матери, если та действовала только из благих намерений. На улице уже светало. Первые лучи солнца коснулись пола, постепенно перебираясь с потолка на пол и озаряя все пространство вокруг, словно дарили тепло всей квартире, в которой отчего-то стало так прохладно. Моя пушинка спит крепким сном. Наконец-то, она сможет не переживать, что, проснувшись, я исчезну. Ведь это уже далеко не сон, который уносит темной ночью желанные ощущения. Я пересматриваю документы, перелистывая один за другим файл. А потом вдруг задерживаю свой взгляд на мужчине, отчего-то его лицо стало мне знакомым. Как будто я уже видел его раньше, только понять где. Долго всматривался в черты, в выражение лица. Мужчина средних лет, худощавого телосложения, и не смотрит на камеру, когда делают снимок. Но его профиль, я специально кручу фотографию, внимательно всматриваясь в разнообразные позиции. И, кажется, начинаю припоминать — это тот самый камердинер, который не впустил меня на последнее выступление Оли в «Гранд-Опере». Соскочил, словно оказался пораженный током. Волна волнения захлестнула так, что я в буквальном смысле почувствовал жалящие покалывания по поверхности тела, покрываясь мурашками.