– Мистер Гаррисон требует выплаты компенсации за причинённый моральный ущерб его семьи, – профессионально бесчувственным голосом с толикой скорби донёс позицию адвокат, поднявшись из-за стола истца. – Мой клиент уверен, что мистер Бёрк подставил его сына, намеренно направив на смерть вместо себя, уговорив поменяться одеждой. Я, как адвокат, настаивал на привлечении ответчика к уголовной ответственности за подстрекательство к смерти. Но мистер Гаррисон благородный и великодушный человек. Ему достаточно формальности в виде торжества правосудия без нанесения серьёзных негативных последствий будущему ответчика. Мы требуем выплату в сумме ста тысячи долларов.
– Добросовестность не допускает, чтобы дважды наказывали за одно и то же[2]
, – стоило утихнуть голосу адвоката, как Леон беспристрастно вставил своё слово.– Мистер Бёрк, суд не предоставлял вам слово, – предупредила судья.
Он опередил её на долю секунды, и для формальности поблагодарив адвоката, судья предоставила слово ответчику. Леон, приняв положенную серьёзному взрослому человеку позу, поднялся из-за стола, но, не заняв трибуны, он остановился между судьёй и столом истца, намеренно предоставляя возможность мистеру Гаррисону бледнеть сильнее, как и терять контроль над эмоциями. Леон выступал не только ответчиком, но и собственным адвокатом.
– Мистер Бёрк, вы отрицаете свою вину?
– Как знать, – неоднозначно ответил Леон и процитировал: – Нет более мучительного наказания, чем не быть наказанным[3]
. Но дело в том, что я уже понёс наказание. Полгода я пребываю в духовном аду после смерти моего лучшего друга. И что для меня выплата этой компенсации? Что потеря ста тысячи долларов по сравнению с муками совести и болью сердца, которые я вынужден претерпевать каждый день?– Это неслыханная наглость! – не выдержав, мистер Гаррисон вскочил с места и воскликнул в сердцах: – Как ты, ублюдок, посмел прийти на суд с лицом моего сына?!
– Мистер Гаррисон, прошу выбирать выражения в зале суда, – предупредила судья, ударив молотком один раз.
Леон, едва сдержав торжество улыбки, направился к позиции истца, понизив спокойный голос:
– Это возмутительно. Как вы не можете отличить оригинал от фальшивки? Я просто Леон Бёрк. Мальчишка, выбравший сегодняшний имидж из тысячи возможных. Мой выбор не предвзят – всего лишь элемент хаос. Такой же, как ваше решение предъявить мне обвинение.
Мистер Гаррисон побагровел, но адвокат с присущей профессиональной выдержкой и хладнокровием призвал клиента сесть и умолкнуть до конца слушания. Он понимал чувства Гаррисонов. Сходство ответчика и погибшего Калеба Гаррисона были колоссальными. Бёрк не просто выкрасил волосы в зелёный цвет и прицепил обманку в виде тоннеля, он полностью воспроизвёл черты лица, мимику и даже манеру говорить сына Гаррисона.
Ответчик занял трибуну, поклявшись на конституции говорить правду и только правду. Выглядел он как напыщенный, размалёванный шарлатан, потешающийся над самим понятием правосудия.
– Мистер Бёрк, вы были другом Калеба Гаррисона? – приступил к допросу адвокат.
– Мы были больше, чем друзья.
По залу точно волна прибоя прокатился возбуждённый ропот. Леон с наслаждением проследил за реакцией публики. Мистер Гаррисон дрожащей рукой плеснул воды в пластиковый стаканчик, но пролил на стол, намочив бумаги. Бутылка прокатилась по столу, упав на пол.
– Вы намекаете о нетрадиционной сексуальной ориентации Калеба Гаррисона?
– Протестую, этот вопрос не относится к делу.
– Протест принят, – сказала судья.
Адвокат с извиняющейся улыбкой продолжил:
– Мистер Бёрк, в ваших действиях присутствовал злой умысел по отношению к Калебу Гаррисону? Может ли быть так, что вы проявили по отношению к другу мирную форму насилия по личным причинам? Например, из-за неразделённой любви?
– Есть две мирные формы насилия: закон и приличия[4]
.– Мистер Бёрк, я попрошу не злоупотреблять цитатами великих философов и отвечать по делу.
– Злоупотребление не исключает употребления[5]
, – лицо Леона исказило некое подобие самодовольной улыбки и злорадства.Адвокат совершил один глубокий вдох. За спиной шелестели щелчки фотоаппаратов и неприятная тишина притаившихся падальщиков, ждущих трупные сенсации. Леон держался под сенью нависшей Фемиды подчёркнуто собранно. С непроницаемым лицом нейтрального оттенка. Как карточный шулер. Всё равно что смотреть в поставленную на кафедру картину и ждать от неё эмоции.
– Опишите события 11 сентября – дня смерти Калеба Гаррисона.
– К чему весь этот фарс? Закончим дело поскорее, просто скажите мне номер счета мистера Гаррисона, и я переведу ему деньги.
– Вы признаете свою вину?
– В чём именно? Что я не умер?
– По словам мистера Гаррисона вы подставили его сына, отправив на смерть вместо себя. Единственного наследника семейного бизнеса. Соглашаясь перевести деньги, вы принимаете вину.
– Виновен тот, кто вмешивается в дела, которые его не касаются[6]
. Виновен ли я? И в чём именно? Я позволю разобраться в этом закону. Но для меня есть только один закон – тот, который позволяет стать свободным[7].