Проект «Убийца». Том 2

Его голос был безмятежен. Почти. Как у психотерапевта или шарлатана, погружающего публику в массовый гипноз. Его спокойный тон был приправлен весельем и чем-то ещё – глубоким и тёмным, обжигающим, словно кайенский перец на кончике языка.

– Чтобы описать события дня смерти Калеба Гаррисона, мне придётся раскрыть на лоне правосудия правду, которую от общественности так долго таила полиция. Я Леон Бёрк, единственный выживший свидетель убийства, совершенного серийным убийцей Потрошителем, – мягкий тон Леона сбивал с толку сильнее, чем смысл его слов. В зале суда поднялся шум, шкала волны достигла десяти баллов по бушующему журналистскому океану.

– Тишина в зале суда! – два удара молотка.

– Верно, в ночь с восьмого на девятое сентября я стал свидетелем жестокого убийства. Но я смог сбежать. Убийца запомнил моё лицо. Одиннадцатого сентября в день смерти Калеба мы поменялись одеждой. Без попытки себя оправдать, не скрою, что идея с переодеванием принадлежала Калебу. Он считал, что я был не в себе и перепутал убийцу с простым вором или шутником. Он сам хотел разоблачить моё разыгравшееся богатое воображение. Но Калеб забыл в своей толстовке, которую отдал мне, телефон. Когда я догнал его, судьба дала мне второй шанс убедиться в том, что я не сумасшедший, не фантазёр – убийца настиг Калеба, перепутав его со мной. Он убил его на моих глазах. Я спрятался. Меня не заметили. Но я запомнил убийцу. Каждую деталь. Вся имеющаяся у полиции информация о Потрошителе – результат смерти Калеба Гаррисона и жизни Леона Бёрка. Виновен ли я? Виновен ли я в смерти Калеба Гаррисона? Адама Спаркса? И любого другого человека, которого избрал Потрошитель после встречи со мной? Или виноват сам Калеб, вмешавшись в чужую судьбу, украв привилегию героической смерти и оставив ад на моих плечах?

Леон обращался к публике. В его внутреннем жарком монологе не хватало подскочить с места, вскинуть помпезно рукой и горько зарыдать, пав на колени.

– Да, я, безусловно, виновен. Серийный убийца, Потрошитель, убил Калеба Гаррисона вместо меня. Я выжил. Я жив и помню убийцу своей прежней жизни. Однако я не признаю вину, которую мне предъявляет мистер Гаррисон.

– Как вы сказали, мистер Бёрк, – самодовольно заметил адвокат. – Закон сам решит, есть ли в вашей правде вина.

– Что есть закон и сколько он нынче стоит?

– Мистер Бёрк, – судья раздражённо ударила молотком, – прошу выбирать выражения. Вы проявляете неуважение к суду, и за это вас могут привлечь уже к серьёзной ответственности.

– Мистер Гаррисон оценил жизнь своего сына в сто тысяч долларов. Но я не заплачу ему. Я считаю оскорбительным оценивать человеческую жизнь в долларах, как на торгах. Особенно Калеба. Жизнь Калеба бесценна и не подлежит оценки в валюте. Но я согласен оплатить мистеру Гаррисону судебные расходы. Недавно я изучал интересный закон Талиона, который гласит, что наказание должно быть прямо пропорционально содеянному преступлению. Если я виновен, не справедливо ли избрать для меня равную меру наказания? Если Калеб Гаррисон умер от руки Потрошителя, не должен ли я по закону Талиона быть казнён рукой Потрошителя?

Ни выкриков, ни угрожающих жестов, то было выражением требования, скрытым вызовом. Он говорил это холодным тоном, но горячим сердцем, как актёр на сцене, взывающий к слезам и овациям зрителей.

Судья взглянула на ответчика с немым удивлением. Как если бы за его пазухой таился кинжал, который ответчик готов был вонзить в собственное страждущее сердце. Адвокат потерял дар речи, как и публика. Леон обратил взор – прямой, обращающийся к людским трепещущим сердцам, к журналистам, уже сочиняющим заголовки для скорых скандальных статей. Он будто безмолвно просил передать его весточку Потрошителю, не забыв процитировать каждое слово.

Допрос закончился без слов, адвокат, потеряв дар красноречия и постройки наводящих вопросов, молча отступил. Мистер Гаррисон сидел без лица, уставившись в одну точку – на этикетку минеральной воды.

Зал суда молчал, пока Леон Бёрк под руку со слившимся с ним Калебом Гаррисоном не занял место ответчика.

* * *

Двери лифта открылись на пятьдесят шестом этаже. Делия Гилл, скованная узкой юбкой-карандашом, выскочила в просторный светлый куб вестибюля, на ходу прокалывая трубочкой стаканчик кофе. Солнце сверкало сквозь стеклянную стену, открывающую вдохновляющую панораму на центральную серость города.

Занятая телефонным разговором секретарша отняла от уха трубку, прикрыв ладонью динамик, и тихо, очень быстро оповестила, что в кабинете Делии находится «внеплановый» клиент. Мол, сказал дело очень срочное, но не займёт много времени.

Будучи частным психологом, Делия старалась не поощрять пациентов, приходящих без записи. Но пациент в первую очередь был клиентом. И если в одной ладони лежал пропитанный слезами платок, а в другой шуршащая купюра, Гилл шла на поблажки. Хлебнув на ходу кофе через трубочку, она толкнула дверь бедром.