Проект «Убийца»

– «Оставь надежду всяк сюда входящий», – процитировала Арлин, – люблю Дантовский ад, есть в нём нечто романтичное и притягательное. Чистилище и рай скучны по своей природе проступков и благодеяний. Ну вот, я сказала это вслух. Услышь меня сейчас мой брат, вымол бы мне рот с мылом. Он у меня человек религиозный и близко принимающий к сердцу критику как самой веры, так и ада с раем, – в её кротости была твёрдость, граничащая с дерзостью, которую она скрывала за мягким взглядом.

Леон видел, как перекосило Рейвен. Уж как, но религиозным её брата она назвать не могла. Смутно юноша припоминал верзилу на байке и с трудом мог представить его стоящим на коленях в храме божьем.

– И всё же, возвращаясь к теме кино, я предпочту отказаться, – угрюмо сказал Леон, в уме прикидывая, не слишком ли грубо будет попросить уйти их прямо сейчас.

– Леон… – прошептала Рейвен, но Арлин её перебила:

– Леон, отказываясь сейчас от социума, ты подвергаешь себя проигрышу в конфликте стадии взросления.

– Объяснись.

– На данный момент, в нашем возрасте, мы переживаем стадию формирования чувства интимности либо изоляции, – объяснила Арлин.

– И что ждёт меня, если я предпочту изоляцию?

– Застой, в конце которого беспросветное отчаяние, – Арлин ответила робким взглядом и опустила глаза, будто скорбя по упущенной молодости всех, кто проиграл в конфликте с собственными принципами – имя которому юношеский максимализм.

– Перспектива отчаяния меня пугает не больше, чем тривиальное волочение жизни в социуме в одном ряду с другими пешками, – дикая злоба полыхала во взоре Леона, он готов был наплевать на правила приличия и выставить их вон. Зачем только Рейвен притащила её с собой?

– Как грубо. А как же страх одиночества?

– Я не боюсь одиночества, – беспечно и дерзко ответил Леон и передразнил Арлин её же фразой. – Есть в этом одиночестве нечто романтичное и притягательное. Ты предоставлен сам себе и не ограничен рамками общества. И только мне решать – приговор это или благословение.

Арлин провела тонкими пальцами по шеи, кротко опустив веки, ища подходящие слова. Рейвен молчала, отзеркаленным жестом схватившись за горло, скорее в страхе, что их сейчас прогонят, и ей снова придётся две недели умолять впустить её.

– Позволь нескромный вопрос, ты собираешься зарабатывать деньги на своих картинах? – наконец, произнесла Арлин.

– Именно так.

– Но, где гарантии того, что их будут покупать? Ты хочешь посвятить всю свою жизнь искусству, но разве это не будет значить, что ты отказываешься от своей жизни?

– Искусство дарует бессмертие, – Леон понизил голос до таинственного шёпота, сохраняя невозмутимое выражение лица.

– Сомнительное бессмертие. Где гарантии того, что ты не зря принесёшь в жертву свою жизнь на алтарь искусства? Искусство – всё равно что язычество. Никогда не знаешь, услышат ли боги твои молитвы, увидят ли заколотого агнца, ниспослав тебе вдохновение, признание и славу. Глупо ждать дождя, когда на небе ни облачка.

– Это риск, на кон которого я поставлю самого себя.

– Ах, несчастные поэты… – и тоскливо вздохнув, Арлин продекламировала зычным, твёрдым голосом:

Когда в морском пути тоска грызёт матросов,
Они, досужий час желая скоротать,
Беспечных ловят птиц, огромных альбатросов,
Которые суда так любят провожать.

И вот, когда царя любимого лазури

На палубе кладут, он снежных два крыла,
Умевших так легко парить навстречу бури,
Застенчиво влачит, как два больших весла

Быстрейший из гонцов, как грузно он ступает!

Краса воздушных стран, как стал он вдруг смешон!
Дразня, тот в клюв ему табачный дым пускает,
Тот веселит толпу, хромая, как и он.

Поэт, вот образ твой! Ты также без усилья

Летаешь в облаках, средь молний и громов,
Но исполинские тебе мешают крылья
Внизу ходить, в толпе, средь шиканья глупцов[13].

Она повергла его в некое гипнотическое оцепенение. В комнате была только она, её голос, цветочный аромат её духов – букет из роз и ванили. Она пропитала собой всю квартиру. Леон не мог унять юношеского раздражения, за которым пытался скрыть заинтересованность и восторг. Она как кукла, с которой хочется играть. Пускай лучше уйдёт прямо сейчас и не возвращается. Не вызывая тепла в груди и тяжести в паху.