Он взглянул на Рейвен. Кейн, сидя вполоборота, облокотившись о колено и опершись щекой о ладонь, внемлила каждому её слову. Сквозило в этом жесте нежность, мечтательность и заинтересованность. Она смотрела на неё влюблённо, отчего у Леона зародились подозрения: а не таится ли в интересе творческом сексуальный подтекст. Это отрезвило, как ушат холодной воды. Земля уходила из-под ног, а кресло будто поглощало его, вырывая из реальности.
– Эх, – мечтательно вздохнула Рейвен. – Как жаль, что я не поэт, и не писатель. Как говорил Герман Гессе: «Мир книг – самый большой из всех миров, который человек не получил от природы, но заимствовал из собственной головы». Вот уж кто точно не способен страдать в одиночестве – писатель. Он живёт со своими персонажами бок о бок.
– Но не слушайте меня. Я на самом деле ничего не смыслю в искусстве, – с вычурной скромностью Арлин опустила взгляд, приложив холеную ручку к груди. – Я изучаю естественные науки и на досуге больше увлекаюсь психологией с социологией. Сейчас я только на втором курсе, но нахожусь в активных поисках себя. Может, займусь биологией, а в будущем и медициной, как моя мама. А может мой удел банковский клерк, как отец.
– Ты считаешь, что дети обязаны повторить путь родителей? – спросила Кейн.
– Нет, конечно. Но думаю, им было бы приятно, стань я к ним чуточку ближе хотя бы по профессии. Брат у меня, да простит он меня, тот ещё оболтус хоть и старший. Родители живут в Миннесоте, они отправили меня к нему жить на время учёбы в колледже. Сам он бросил учёбу давным-давно, а теперь вынужден работать охранником в третьесортном ночном клубе.
– Правда, она просто душка? – Рейвен впервые за долгое время обратилась к Леону, соизволив прервать воспевания дифирамбов Арлин. – Я буду писать по ней картину. Она – мой источник вдохновения. Моя муза. Когда я только увидела её несчастный вид, кровь на лице, покорность, кротость и вежливость, и страсть к ведению домашнего очага, я поняла, вот он образ Ямато Надэсикоэ[14]
!– Не смущай меня. Какая из меня Ямато Надэсикоэ? Да и разве это хорошо, когда одно произведение создаётся под впечатлением другого?
– Это абсолютно естественно, – отозвался Бёрк. – Зачастую именно так и создаются произведения искусства.
– Ты говоришь, что одни работы вдохновляют на другие. Но как тогда отличить плагиат от вдохновения?
– Зачастую все созданные произведения искусства продукты агглютинации – создание образа путём сочетания качеств, свойств или частей, взятых из разных предметов.
– Больше похоже на оправдание в суде при предъявлении обвинения в плагиате, – цинично хохотнула Арлин.
– Это не плагиат. А естественное конструирование образов. Любой продукт деятельности – не что иное, как перемолотая подсознаниям внешняя информация.
– И как же тогда отличить плагиат от агглютинации? – не унималась Арлин.
– От темы искусства мы перешли к юридической дискуссии, – Рейвен обречённо возвела взор к потолку. – Создайте ещё в качестве эксперимента судебный прецедент.
Но они её не слышали, поглощённые своим разговором. Оживлённый и воодушевлённый, Леон не мог остановиться, почувствовав некую свободу слова и мысли, какой ему не хватало после смерти Калеба.
– Любой объект искусства – продукт воображения. Воображение вырабатывает новые образы с помощью таких приёмов как агглютинации, акцентирование, гиперболизация, типизация и схематизация. Для живописи ближе типизация, мы выделяем существенное, постоянное в однородных объектах и воплощаем выделенное в конкретном образе.
– О боже, – Рейвен красноречиво закатила глаза и, подскочив с кресла, подтянула сползшие джинсы, – я, пожалуй, пойду поставлю чайник. Разрешишь похозяйничать на кухне?
– Разрешаю, – мрачно кивнул Леон, пренебрежительно взмахнув рукой, как будто и не услышав вопрос. – Ранее воспринятые предметы распадаются и образуют новые соединения, в соответствии с новыми потребностями, которые актуализируются в деятельности человека.
– Мне легче воспринимать искусство – как сублимацию, чем вникать в тонкости распада, – утомлённая таким сложным объяснением, Арлин устало откинулась в кресле, но не прерывала зрительного контакта.
– Ты недалека от истины. Фрейд и, правда, рассматривал уход в искусство заменой чрезмерному влечению к сексу.
– А тебя одолевает чрезмерное влечение к сексу?
Вошедшая с чайником Рейвен освободила Леона от неудобного вопроса. Явно решив смухлевать, она принесла пакетированный чай. Три пакетика расположились в глубоких кружках, по которым Кейн разлила кипяток за журнальным столиком. Никто не проронил ни слова во время пакетированной чайной церемонии для ленивых.