Профессия – лгунья

Возле туалета стояла заплаканная девушка европейка. Она ещё задыхалась от рыданий, хотя уже утёрла слёзы.

— Доушите найтеру? Доу шита но? — спросила я её сочувственно.

— Куни е каеритай ноде, — ответила она, и снова заплакала.

Она рассказала мне, что приехала в Японию работать хостесс, но влюбилась в молодого бедного румына, который тоже приехал в Японию зарабатывать на фабрике. Смириться с тем, что она занималась хостингом, у него не было сил, а предложить что-то взамен из-за безденежья он тоже не мог. Год назад отец её попал в автокатастрофу и лишился ноги. Она хотела заработать отцу на хороший протез. Это было её мечтой. Расторгнуть контракт и лишиться работы она не могла не столько из-за личной выгоды, сколько из-за отца. Парень мучился ревностью и терзал её упрёками. В результате оба решили, что выхода нет, и расстались. И теперь она больше всего хотела домой, чтобы поскорее забыть любимого.

— Доущите вакарета? — удивилась я, — Ищщёни хатарайте, сорекара футари дэ Румания е каеру.

— Румания е икитакунай, — возмутилась девушка.

— Доущите? Романияжин не?

— Рощиаджин ё! — сказала она.

Я схватилась за живот, но от бешеного приступа смеха хохотала почти беззвучно. Девушка растерянно наблюдала за мной.

— Ой, хохма! — успокоившись, проговорила я по-русски.

— Ка-ак?! И ты — русская? — девушка тоже рассмеялась, — А что же мы так долго ломали языки по-японски?

Распрощались мы с тёплыми рукопожатиями и объятиями, как закадычные подруги.

Ольга танцевала до одури и кричала мне:

— Мы в кино, Сашка, мы в кино! Правда?

Хисащи едва не засыпал и подавлял зевоту.

— Поехали в Кавасаки, — сказал он, — Утро уже.

Когда мы вышли из клуба, мерседес Хисащи был весь исцарапан и истыкан. Колёса оказались целыми. Несколько минут Хисащи, побледнев, стоял в оцепенении и переваривал увиденное. Но, сделав над собой усилие, сказал с усмешкой:

— Ничего! У папы столько денег, что он может купить сто таких мерседесов! У папы есть и лимузин, и мерседес.

По пути домой мы наблюдали за восходом солнца. У Ольги зазвонил телефон. Это был кроткий Лёня:

— Здравствуйте, Ольга, — он к ней обратился почему-то на вы, хотя мы вместе на тот момент выпили немало пива.

— Здравствуйте, Леонид, — обратилась на вы и Оля, — Почему не спите? Шесть утра уже.

— Не спится, — невесело ответил Лёня, — Тут рядом Игорь. Он вам с Сашей передаёт привет.

— Какой привет? — крикнула я, — Он меня намедни хищницей обозвал.

— Он просит за это прощение. Что вы делаете, дамы? — тихо спросил Лёня.

— Добываем, — почему-то сказала Ольга.

— А что добываете? — удивился он.

— Да что дадут, то и добываем, — не задумываясь, ответила она.

— Ну и что добыли?! — пытался он понять.

— Да в том-то и дело, что никто ничего не даёт.

— Мне тоже никогда не дают, — со вздохом сказал Лёня.

— А почему?

— Ольга, вы же меня видели?

— Ну видела.

— Ну вот. Что же спрашиваете?

После этого странного диалога мы долго хохотали до слёз, пока вдруг не уснули. Хисащи разбудил нас, когда мы уже были возле нашего дома.

— Идите спать, неблагодарные русские, — буркнул он.

XXIX

Накануне Момин объявил на планёрке, что назавтра форма одежды должна быть особенной — топик и блестящие плавки, поверх которых повязывается прозрачный платок.

— Нихонго вакаранай, — огрызалась я.

— Если не понимать японский, завтра поехаль домой! — заорал Момин.

— Сам ходи в этом дерьме! — крикнула я по-русски.

— Кто дерьме? Я?!

— Не буду, не буду в этом работать! Не буду! — орала я сквозь слёзы, — Как в домах терпимости! Сволочи! Что ещё придумаете, чтобы окончательно унизить нас?

— Кто сволочи? Я?! — в бешенстве орал Момин, — Я по-русски всё понималь! Всё понималь!

Не все девушки, однако, усматривали в этом унижение.

— Кача! Дайжёубу! Кирейни нару! — утверждала Анна.

Я отправилась по магазинам в поисках платка и блестящих шорт вместо трусов. Когда я в примерочной вертелась перед зеркалом в шортах, в магазине послышалась русская речь. Я отодвинула шторку и увидела двух девушек.

— О, чёрт! Да вы русские! — сказала я радостно.

Девушки опешили, молча смотрели на меня.

— Я и раньше встречала вас в Кавасаки, — продолжила я, — но почему-то думала, что вы — румынки.

Они засмеялись.

— Да и мы тебя видели, — сказала одна из них, — И тоже не думали, что ты русская.

— Ну, пошли в бистро, выпьем кофейку за знакомство!

Обе девушки оказались опытными хостесс, вместе работали в клубе не один год. Хорошо говорили по-японски и имели много клиентов. Алевтина, дородная высокогрудая блондинка двадцати семи лет, приехала в Кавасаки седьмой раз и теперь работала по годовому контракту. Изрядно обрюзгшая и располневшая тридцатилетняя Татьяна пять лет назад приехала в Японию, оставив на мать трехлетнего сына. С просроченной визой она постоянно жила в страхе, потому что боялась депортации. Но предпочитала жить так, чем вернуться в Россию. Она пять лет не видела своего сына, который уже учился во втором классе, но утверждала, что ребёнок её счастлив, потому что у него всегда было много одежды и игрушек.