Профессия – лгунья

— Это мы, японцы, двигаемся в одном направлении. Мы узкие специалисты, но зато изучаем до конца какую-то одну область, — сказал он, указывая на узкую глубокую форму, — А это вы, русские, — он указал на широкую мелкую форму, — Разбросанные и непоследовательные вы, русские. Ну, и где больше толку?

Я смотрела на него с любопытством:

— Эйчиро, как интересно с тобой и легко! — сказала я с улыбкой.

— Ну, тогда поехали в ресторан, — сказал он, польщённый, и завёл машину.

Мы приехали в ресторан тайской кухни. Нам подали какой-то невыносимо острый суп. Спокойно есть его было невозможно. У Эйчиро текли слёзы, но он кряхтел и ел. Я съедала ложку, выскакивала из-за стола и, высунув язык, часто дышала и прыгала на месте.

— Ничего-ничего. Терпи! Это от глистов помогает! — покатываясь со смеху, говорил Эйчиро.

Он стал приезжать за мной каждый день. Часто мы ходили в маленький домашний барчик под названием «Мусащи», где теперь все меня знали. Там всегда бывали одни и те же люди. Стоило нам появиться у входа, завсегдатаи бара радостно приветствовали нас. Когда я разувалась у столиков, Эйчиро часто хватал мои ботинки, прикладывал к голове и кричал:

— Это мои уши! Мои уши!

— Эй, плохая голова, отдай нашей девочке ботинки! — говорил хозяин и готовил нам кальмары в кляре.

После ужина мы ходили на массаж. Часто до массажного салона мы добирались с безнадёжно оттоптанными ногами. Нам было весело догонять друг друга, прыгать, уворачиваться, соперничать, кто кому больше оттопчет кроссовки.

В салоне нас разводили по разным комнатам. Эйчиро делал массаж мужчина. Мне — женщина. Когда массажистка спрашивала меня о чём-нибудь, а я не понимала её, я через перегородку кричала:

— Эйчан! Переведи мне! Я не понимаю.

Массажистка вслед за мной объясняла ему, что конкретно хочет выяснить насчет моего здоровья. И когда он также, по-японски, проговаривал мне вопрос, то, почему-то, всё становилось понятно.

Как-то в обычный день я пришла в клуб и поймала себя на том, что в последнее время хожу на работу с новым настроением. Внешне ничего не изменилось, но я стала чувствовать себя так, будто у меня появился покровитель. Эйчиро не мог защитить меня от всех передряг, которые настигают женщин, выполняющих работу хостесс. И всё же теперь у меня было чувство защищённости.

Однажды вечером в клуб пришёл Хисаши. Во всём сквозило какое-то недовольство.

— К тебе ходит Эйчиро, — сказал он, наконец.

— Ходит, Хисащисан. Вы знаете этого человека?

— Не знаю, но видел. Он гораздо беднее меня. Ты холодная и злая, — сказал он, нервно постукивая пальцами по столу.

— Так ведь вы об этом сами знали. Вы же говорили, что я не секси. Не секси — значит, холодная.

— Да, холодная. Ты не знаешь, что такое любовь! А я уже люблю тебя!

— Вы же говорили, что для любви нужно время.

С появлением Эйчиро сроки, требуемые для зарождения любви, сильно сократились. Играть в доброго Санта Клауса теперь было некогда.

— Вы ведь ещё не знаете моё сердце, Хисащисан. Как же вы можете любить меня? Значит, вы обманщик?

— Так вот ты какая? Папа ей честно говорит «люблю», а она меня обманщиком называет.

Хисащи рассердился и ушёл. Но к закрытию клуба вернулся. Он был очень зол, и всё же решил сменить тактику.

— Поехали в Токио, хочешь?

— Очень хочу, Хисащисан. А можно взять с собой Лизу? Она ведь тоже никогда не была в Токио.

— Возьми, она мне очень нравится. В последнее время она нравится мне больше, чем ты.

У клуба уже стоял мерседес Хисащи. Я села с Ольгой на заднее сиденье, чтобы не терпеть прикосновений вонючих слюнявых губ на своих щеках и руках.

— Не сядешь вперёд с папой? — спросил Хисащи ворчливо.

— Я хочу поговорить с подругой, Хисащисан, — сказала я виновато.

Он что-то буркнул себе под нос, но смысл сказанного я уловила:

— Узнаешь меня ещё, — пробубнил он, сжимая зубы от злости.

Было три часа ночи, когда мы приехали в Токио, но город кишел людьми. Хисащи припарковал машину, и мы прошлись по людным улицам. В большинстве это были иностранцы. Европейцев было так много, что я на каждом шагу останавливала белолицых женщин с криками:

— Э-эй, вы — русские?

Женщины с опаской озирались и сторонились меня.

— Здесь очень много белых, — говорил Хисащи, посмеиваясь, — Это тебе не Кавасаки.

— Смотри, какие волосы! Русые! Натуральный цвет! — говорила Ольга.

— А у той тётки глаза голубые, — удивлялась я.

Мы даже не осознавали, что реагируем на европейцев в точности, как японцы.