Профессия – лгунья

— Не делай Лизе приглашение. Она — проститутка! И грудь у неё силиконовая.

— Не-ет, не силиконовая, — отвечал Миша, — У тебя силиконовая, а у неё — нет. Лиза — красивая. Ноги у неё длинные.

— И ноги ненастоящие, — бессильно протестовала Мона.

Она часы напролёт могла преследовать меня взглядом. Когда мы, наконец, встречались взглядами, Мона говорила шёпотом:

— Fucking Russian, — и сладко улыбалась мне.

Абстрагироваться от этой бесконечной травли нам удавалось плохо. Я срывалась, и, вытаращив глаза, орала:

— Shut up!

— Fucking Russian! — победно отвечала Мона, — I hate you!

У неё розовели щёки, блестели глаза. Торжествующая улыбка говорила: «Видишь, снова выходит по-моему! Я опять разозлила тебя».

Однажды Ольга, потеряв самообладание, будто ненароком прижала Мону в косяке кухни, проходя мимо.

— Что-то надо делать, — сказала я в ужасе, — Тут ведь и до рукоприкладства недалеко. Не можем же мы подыгрывать недалёкой озлобленной филиппинке.

Во время наших пререканий с Моной филиппинки держались нейтрально, но в действительности вражда разрасталась, ведь мы были в конфронтации с их соотечественницей. Они снова стали как будто безобидно задираться. Стоило неосмотрительно оставить на столике телефон, как они тут же начинали нагло рыться в списке имён. Им нравилось громко рыгать и смотреть, как мы реагируем. Они стали без повода названивать ночами, зная, что мы спим. Однажды в лифте ко мне сзади подошла Анна и стала имитировать движения полового акта, так что я с трудом удержалась, чтобы не ударить её. Тогда они сразу меняли тактику. Изображая искреннее недоумение, они говорили:

— Катя, мы друзья! Мы хорошие! Но мы боимся тебя. Почему ты такая злая?

— А меня не надо трогать и не надо бояться, — отвечала я.

Когда у меня был выходной, Ольга не очень комфортно чувствовала себя в клубе. Так же, как и я теперь не чувствовала себя уверенно, когда отдыхала Ольга.

— Эй, Катя, ты сегодня одна! У Лизы выходной? Не страшно тебе? — зло швыряла мне вопрос Мона.

Я нервно хохотала в ответ, но на самом деле мне было страшно. Филиппинки тоже смеялись. Только Юки едва не плакала от бессилия и жалости ко мне. Она всё ещё кротко демонстрировала мне симпатию, хотя уже безо всяких надежд.

Было заметно, однако, что и Мону уже измотала эта невыносимая атмосфера враждебности. Но как положить конец инцинденту, никто не представлял. Несколько раз Ёдоясан вызывала к себе Мону и делала ей внушение по поводу её конфликтности.

Однажды мы с Моной оказались за одним столиком с гостем. Он объяснял мне японскую грамматику. Я взяла у него тетрадь, написала в углу листа: «No war» и дала ей прочесть. Она смутилась и подняла на меня растерянные глаза.

— Please, let’s stop it, okay? — сказала я.

Мона вдруг расплылась в улыбке и едва не заплакала. С этих пор она стала выражать нам с Ольгой услужливую симпатию, угощать конфетами и заискивающе улыбаться, стоило нам только встретиться взглядами. Эта слащавая истеричная «дружба» тоже не предвещала ничего хорошего. Но работать стало легче.

Временное затишье закончилось, когда в клубе появился редкий гость Моны. Это был высокий худощавый симпатичный японец лет сорока. Его звали Эйчиро. Он странно держался. Филиппинки его побаивались. В клуб он не входил, а врывался. Громко хлопал дверью и шагал огромными шагами вглубь зала, показывая Моне средний палец. Она держалась с ним настороженно. Они почти не общались, но он знал, что у Моны нет постоянных гостей, и всегда делал ей приглашение.

— Сделайте мне дохан, Эйчиросан, — просила его Мона.

— Нет, нет, дохан — нельзя. Некогда мне, — отвечал он.

— Ну пожалуйста, Эйчиросан, пригласите меня на дохан!

— Нет, не хочу. Могу оплатить дохан, но никуда с тобой не поеду.

Как-то я проходила мимо столика, за которым сидели Эйчиро с Моной. И он, увидев меня, громко расхохотался. Я приостановилась:

— Что не так? — спросила я.

— Кто-то умер? Ты вся в чёрном. Ты кто? Монахиня или хостесс?

Я прошла в кухню. Не ответила.

Следом зашёл Момин:

— Иди, там гост хотель пригласит. Поговорит.

— О-ой, это тот дурак, который к Моне пришёл?

— Немножько смешьной гост, — ответил Момин.

Мона нервничала. Снова был этот знакомый до боли взгляд, полный ненависти. «Fucking Russian», — сказала она беззвучно губами. «Всё сначала», — устало подумала я.

— Меня зовут Эйчиро, — сказал гость, — Я хотел извиниться, если обидел тебя, — сказал он мне по-английски.

— Ничего, всё в порядке. Спасибо, что пригласили меня, — ответила я, — У вас хороший английский.

— Да, я два года жил с американкой.

— А, вот как? Я плохо понимаю по-японски. Английский — очень выручает. Вы правы, я не должна так одеваться.

— У тебя никогда не будет много гостей, если ты будешь носить чёрные блузки под горло и длинные юбки, — сказал он.

— Зато ни у кого не возникнет желания меня трогать.

— Вот именно. И ходить никто к тебе не станет. Когда я был молодой, я растратил всё наследство, которое мне оставил отец. И мне пришлось начинать с нуля. Я работал хосто. Знаешь, есть такая профессия?

— Нет, не знала.