Профессор Влад

Что ж, торопиться мне было некуда, и я, присев на высокий стул, замурлыкала себе под нос, закачала ногой, рассеянно и праздно скользя глазами по шевелящимся в уютной полутьме фигуркам немногочисленных гостей.

Столик в правом дальнем углу как-то особенно живо привлёк моё внимание, — что и немудрено: пожалуй, за него зацепился бы взглядом любой, кто в этот час заглянул бы в «Пси». Элегантнейшая пара, сидевшая там vis-a-vis, как бы сошла с обложки глянцевого журнала или спрыгнула с телеэкрана, или даже нет — с шахматной доски в пиковый момент напряженного эндшпиля.

Черный король — изящный, загеленный до блеска жгучий брюнет в щегольском белом костюме — явно был под шахом своей прекрасной спутницы, стройной, длинноногой, длинноволосой блондинки в чёрном декольтированном платье. Продолжали шахматную тематику и дорогущие бутерброды, от которых стол прямо-таки ломился — белый хлеб с чёрной икрой, «бородинский» с осетриной; и только литровая бутыль с яркой этикеткой и вытисненной на стекле виноградной лозой — центральная фигура композиции! — несколько выбивалась из общего стиля. Впрочем, вряд ли именно это беспокоило эффектного молодого человека, который как раз сейчас, нервно комкая в руках салфетку, шептал что-то своей даме, — а та, чуть склонив набок маленькую головку, внимательно слушала, время от времени машинально-милым движением поднося к розовым губам изящные пальчики.

Девушку я узнала легко — то была некая Анна с пятого курса по прозвищу Русалочка. Таких дивных, густых золотистых волос, каскадом ниспадающих до самой талии, не было больше ни у кого на факультете, а, может, и во всём МГИПУ. Узнала я и коньяк: то был «Хеннесси». Что же до красавчика, сидевшего ко мне вполоборота, то его с головой — пиковой, густо набриолиненной головой! — выдавала царящая за столиком атмосфера гнетущей, удушливой роскоши, заставившая меня, как всегда, ощутить себя бедной родственницей — как я ни убеждала себя, что это всего лишь одна из тех иллюзий, какие он с детства умеет создать лёгким взмахом руки.

И всё же я обрадовалась неожиданной встрече. Парадокс — но, вместо того, чтобы сблизить ещё больше, университет, скорее, разлучал нас. Из-за растущего с каждым днем обилия невозделанных курсовых я уже не могла ни ходить в гости к брату так часто, как прежде, ни даже писать ему длинных писем; на факультете наши дорожки и вовсе не пересекались — и лишь изредка, выйдя на перемене из аудитории, я вдруг замечала в дальнем конце коридора элегантную фигуру в белом, лимонном или кремовом костюме, с гладко зализанными или, наоборот, романтически растрепанными кудрями, всегда с мобильным телефоном в руке (они тогда только-только начинали входить в обиход). Но не успевала я сделать и двух-трех шагов по направлению к заветной цели, как Гарри — если, конечно, это был он! — оказывался вне досягаемости, надежно скрываясь в толпе хихикающих, приставучих поклонниц. Пробираться сквозь их кордон мне вовсе не улыбалось — тем более что сам Гарри то ли не замечал меня, то ли делал вид, что не замечает…

Когда ж я в последний раз-то его видела?.. Ах, да — летом, в начале августа, когда Гарри, известный любитель семейных торжеств, закатил дома ошеломительно-великолепную вечеринку по случаю десятой годовщины его экстрасенсорной деятельности. Дым стоял коромыслом, пиво, коньяк и шампанское лились рекой, музыка гремела на все девять этажей, а «Гудилин-холл» на всю ночь перевоплотился в танцплощадку… словом, праздник был так грандиозен, что я не успела ни поговорить с братом, ни даже толком разглядеть его, — и единственной памятью, оставшейся у меня от этого дня, был незаживающий панариций на безымянном пальце, который я заработала, на пару с Захирой Бадриевной перемывая огромные айсберги посуды.

— Голодная? — коротко спросил Гарри, когда я, преодолев, наконец, дурацкую робость, подошла к столу. Заметив, что я неуверенно поглядываю в сторону стойки (там как раз в эту секунду, откуда ни возьмись, появился смурной, заспанный бармен), он снял с соседнего стула дорогущий крокодиловой кожи портфель, бережно переместил его на пол и пригласительно похлопал ладонью по освободившемуся сиденью. Я привычно повиновалась; брат небрежным жестом придвинул ко мне тарелку с бутербродами и вновь обратился к Русалочке, застенчиво ковыряющей пластмассовой вилкой капустный салатик:

— Морщинистая тварь!!! И ладно, если бы этот гад только порол — а порет он по-страшному, гоняет взад-вперёд по всему предмету!.. — так нет же! Эта сволочь ещё и отожжёт на твоих костях зажигательную джигу, жмурясь и притоптывая каблуками от удовольствия!.. Надеюсь, ты не забыла школьный курс геогра…

Тут Анна, чьей лебединой шеей я всё это время тайно, с завистью любовалась, одарила меня улыбкой — и, протянув ухоженную ручку, осторожно дотронулась до рукава своего кавалера, как бы напоминая ему, что я-то не знаю предыстории. Похоже, она, несмотря на принадлежность к высшему классу гетер, была девушкой доброй и деликатной. Но Гарри, с детства не терпевший, чтобы его прерывали, оскорбился: