Профессор Влад

— По этому поводу, — неторопливо продолжал рассказчик, — есть хороший анекдот; он уже достатоШно бородатый, так что кто знает — молчите. Короче, лев, царь зверей, решил провести перепись населения. Созвал всех животных на Главную поляну: «Пусть, — говорит, — умные встанут справа от меня, а красивые слева». Ну, разделились звери; одна обезьяна никак не может определиться — всё бегает туда-сюда, туда-сюда… Лев спрашивает: «Ты что, обезьяна, мечешься?» А она встала перед ним, уперла руки в боки и спрашивает: «А мне чего — разорваться, что ли?!»

Тут, к моему изумлению, Калмыков, дотоле сохранявший строгое лицо и осанку, закинул голову назад и громко, визгливо захохотал; ещё несколько секунд он не мог успокоиться, сгибаясь пополам, корчась и задыхаясь:

— Вот и я, — наконец, сумел выговорить он, — вот и я, как эта обезьяна!.. Защитил две кандидатские диссертации: по медицине — и по психологии!.. О-ха-ха-ха!!!

В следующий миг он совладал с собой и, вновь посуровев, заметил: мол, юмор — это, конечно, замечательно, однако серьёзности момента снижать отнюдь не стоит. Мы — так сказать, молодая научная поросль — пришли сюда с очень важной миротворческой миссией: соединить несоединимое хотя бы в пределах отдельно взятой клиники. Цель наша состоит в том, чтобы, в течение полугода изучая пациентов, разработать свою версию возникновения их заболеваний — уже с психологической точки зрения, — исходя из предпосылок, заложенных в самой личности больного, которые мы, без пяти минут дипломированные специалисты, должны будем без труда обнаружить с помощью тестов, бесед и наблюдений.

— Задача ясна? Не очень я вас напугал? Смотрите, ещё не поздно отказаться!..

Все подавленно молчали. Не сомневаясь больше в нашей благонадёжности, старик пригласительно махнул рукой — и выводок утят, снявшись с места, послушно двинулся за экспериментатором.

Мы прошли мимо облезлого грязно-рыжего корпуса, из окон которого то там, то здесь высовывались, гнилозубо ухмыляясь на нашу троицу, странные, опасные на вид существа; с нашим поводырём они, впрочем, здоровались очень уважительно, даром что тот не отвечал на их приветствия, шествуя впереди нас твёрдым шагом, высоко задрав подбородок. Следом, зябко поводя обтянутыми кожей плечами, шла Эдик; за ней тащился Санёк, слегка пошаркивая и на каждом шагу боязливо озираясь по сторонам, — видимо, прикидывал, не окажется ли это зловещее место хуже любой казармы?.. В хвосте плелась я, погруженная в свои грустные мысли: предметом их был некий диагноз, который — если бы мне повезло чуточку меньше — вполне мог бы сделать это унылое заведение моим вторым домом…

С опаской вступили на крыльцо, где, сидя рядом с грязными вёдрами, дымили трое в клетчатых пальто поверх халатов; миновав их, оказались внутри корпуса, где нас ждал долгий, сумрачный, зловещий лабиринт зеленоватых коридоров и лестниц; проплутав по нему минут пять (я уже начинала сомневаться, знает ли сам-то наш руководитель, куда идти?), остановились у двери с табличкой «Трудотерапия». С проклятиями пошарив по карманам, старик, наконец, извлёк оттуда гроздь ключей и, отперев комнату, впустил нас внутрь.

Помещение, где мы очутились, напоминало зал какого-нибудь кафе или небольшого ресторанчика, и я тут же проследила ассоциативный ряд: круглые столики, предназначенные, как объяснил профессор, для занятий общественно-полезным трудом, были расставлены точь-в-точь как в «Пси», — а в торце расположилось нечто вроде широкого низкого подиума, чей устеленный ковролином пол (как мог бы предположить, скажем, Гарри) по вечерам утаптывают, разогревая публику, эстрадные артисты. Мысль эта неожиданно развеселила меня, и я улыбнулась. Оглянувшись на однокурсников, я увидела, что те тоже приободрились. Аделина, присев за угловой столик, поинтересовалась, можно ли курить, — и, не дожидаясь разрешения, смачно задымила, стряхивая пепел в пустую сигаретную пачку.

Рядом притулился озадаченный Санёк. Голод сыграл с беднягой злую шутку: решив, что нас и впрямь тут будут кормить, он нетерпеливо барабанил крупными пальцами по голой столешнице; увы, нигде не было видно ни барной стойки, ни даже скромного раздаточного окошечка. Вконец отчаявшись, Санёк с досадой стукнул кулаком по ни в чём не повинной ДСП-шной доске.

— Официант, меню! — не выдержала Эдик, с интересом наблюдавшая за мимикой соседа; пока доживала свой век вонючая «элэмина», она успела вконец освоиться и обнаглеть. Санёк испуганно пнул её под столом ногой. Но Калмыков и тут не рассердился, а добродушно рассмеялся и заметил, что и ему эта комната напоминает одну уютную кафешку, где они любили сидеть с покойной женой, — но это всего-навсего мираж утраченного прошлого: столовая тут и правда есть, но она в соседнем корпусе и откроется только в 12.00…

Аделина расхохоталась: бедный Санёк, чьи губы только что непроизвольно и жадно шевелились в такт речам профессора, на этих словах тихо застонал от разочарования — и упал головой на стол.