— В том-то и загвоздка. — Новак задумчиво потёр подбородок. — Кроме окровавленного листа со списком имён и трёх фотографий с квартиры вашего дяди, ни на одном снимке или сувенире его следов нет. А такого просто не может быть. Хотя бы фрагмент, но должен был остаться. И теперь мне начинает казаться, что мы с вами рассматривали все эти похищения и убийства не под тем углом.
«Жаль, что до меня так долго доходило», — думала Лана, жалея, что не доверилась своей интуиции.
Уже в тот момент, когда в её доме появился Юстас Зима, она начала кое-что понимать. Мелкие нестыковки, детали, которые выбивались из общей, казалось, идеально продуманной картины. Она вспомнила реакцию Зимы на её брошенные слова о кличке его питомца и увидела муку в его взгляде. Это был первый тревожный звоночек. Вторым стал тот железный ящик, который ещё днём ранее она случайно увидела в машине своего лже-брата. И только сегодня, придя в себя на этой больничной койке, припомнила и кое-что другое, на что сначала не обратила внимания.
Свои мысли, что он записывал на бумагу и складывал в железный ящик вместе с сувенирами. В них не было ни единой ошибки! Их просто физически не мог написать, страдающий дислексией Юстас. И эта правда была невыносимой. Словно тяжёлый молот обрушился на неё, открыв, наконец, глаза.
— Шаха задержали?
Новак отрицательно покачал головой:
— Он как сквозь землю провалился.
Не осталось того чувства облегчения, что она испытала войдя в церковь. Ничего этого больше не было. Только мрак. Какая же она была дура, что поверила в невозможное! Но ведь так хотелось верить хоть во что-то. Её заключение в шахте, словно он просто хотел оградить её от монстра, что ещё гулял на свободе. Именно так она себе это объяснила. Брат спасал сестру от чего-то ужасного, хоть и не самым безболезненным способом — шишка на её голове так до конца и не исчезла. Её не насторожило и то, что он не знал, как ей удалось с такой лёгкостью выбраться из шахты, стоило только освободиться. Запасной выход. Он просто не мог знать об этом, потому что не был Николасом! Это Лана хотела видеть в нём брата, он же видел перед собой ускользнувшую от него жертву.
— Всё это время он действовал заодно со своим похитителем, — надтреснутым голосом, наконец, сказала Лана. — Это он был тем, кто оглушил меня, когда я ждала вас около дома дяди. Он хотел иметь свою собственную узницу в том туннеле. Думаю, у него были ключи от главного входа в музей. Это Зима, скорее всего, дал их ему.
— Представляю, как был зол Шах, когда вам удалось сбежать. Но есть одна нестыковка. Мне удалось выяснить, кто посылал те букеты. Один из тех, кто участвовал в расследовании исчезновения Оскара Грина, в феврале девяносто седьмого, кое-что обнаружил. Он довольно серьёзно отнёсся к моей просьбе и отыскал цветочный магазинчик, куда поступил заказ на букет незабудок. Даже квитанция сохранилась. Это был не кто иной, как наш похититель — Юстас Зима и было это незадолго до его мнимой героической смерти в воде.
Лана вспомнила реакцию Шаха, когда она спросила про посланные им цветы. Он был не готов к её вопросу, потому что ничего не знал.
— У Бали сделала хоть какие-нибудь выводы по поводу Шаха?
— Нет. Она по уши погрязла в свалившейся на неё информации. Ей ясно одно: похититель и детоубийца — это Юстас Зима. И я даже не уверен, что она станет копаться глубже.
— Но вы ведь так не считаете? — спросила Лана. — Эти букеты от Зимы, словно раскаяние, отсутствие отпечатков...
— Мы не знаем, что там происходило.
Лана закрыла глаза, чтобы старик по её взгляду не прочёл правду. Вспомнила те строки, что прочла в кабинете дяди.
«
Этот бывший полицейский кое в чём ошибался. Теперь она точно знала, что происходило все эти тридцать лет, пока похищались маленькие мальчики. Знала если не всё, то большую часть. Остальное оставалось лишь догадками.